Книга Корректор реальности - Олег Языков

– И в итоге… пока чисто предварительно… Советский Союз имеет все шансы раньше завершить войну. Естественно – своей безусловной победой, естественно – с меньшими потерями. Это катастрофа! Это…

– Это невозможно, но это случилось… – Адмирал пожевал тонкими губами. – А впрочем, почему это так вас взволновало, мой друг? Советский Союз и так должен победить?

– Да, но…

– Вот именно – но! И я даже знаю, кто за этим самым «но» стоит. Вы знаете, даже мелкая блоха своим укусом может разбудить огромного и злобного льва. Царя, так сказать, зверей… Вот она и разбудила… Кажется, мы слишком рано списали эту блоху со счета, друг мой… Слишком рано и необоснованно. Такую блоху надо либо давить, либо…

– Либо, господин адмирал?

– Либо держать ее в своих лучших друзьях. А то, как бы она не укусила нас. Понятно? Хотя, я думаю, уже слишком поздно. Блоха успела вырасти и набраться сил. Поздно… А жаль!

* * *

А мы все шли дорогами войны. Точнее – пока мы отступали. Немцы неумолимо давили нас своей силой. Танками, самолетами, бомбами и снарядами. Мы огрызались, теряли друзей, оставляли за собой трупы врагов, но – отступали… Но я знал, это не вечно. Пружина нашего гнева гнется, сворачивается, копя свою страшную, скрытую пока силу. И уже скоро наступит день, когда она развернется, взвизгнет выхваченной из ножен шашкой кавалеристов Доватора под Москвой, пролетит над заснеженной русской землей лихим свистом лыжников-сибиряков, криком «полундра» идущей в штыки под Ленинградом морской пехоты. Все это будет… Все еще впереди. И Сталинград еще впереди.

Да, Сталинград…

Глава 7

…зеленая, просвечиваемая короткими солнечными стрелами, волжская вода спокойно текла себе на юг, в Каспий. Так было испокон веков. Только вот пахла Волга сегодня не так. Сегодня над водой царил удушающий чад пожаров. И не марали раньше ее чистые зеленые воды ни радужная масляная пленка от сгоревших и затонувших под немецкими авиабомбами пароходов, ни лазурные, горящие на солнце радугой, разводы бензина. Бывало, плыли по Волге и трупы… Но таких – женских, детских, изуродованных и обгорелых в страшном жаре судовых пожаров, закоченевших в позе боксера, до сегодняшнего дня не помнила великая русская река.

Совсем рядом с переправой, за песчаной косой, шевелился в ленивом, сверкающем тысячью осколков разбитого на людскую беду зеркале прибоя небольшой заманихи с десяток таких трупов. Черные кочерыжки, еще вчера бывшие людьми, медленно кружили в мелкой, подсвеченной белым песчаным дном, чистой воде. Я, стиснув зубы, смотрел, как пожилые нестроевики тихо и бережно достают их из реки. Мужики заходили в прогретую солнцем заводь, плавно переступая кажущимися в воде огромными босыми белыми ногами и, гоня перед собой небольшую волну и неспешно разводя воду руками, преодолевали спокойное течение, подходили к телам, а потом, истово перекрестившись, толкали их к ослепительно белому песку близкого берега. Иногда мужики попадали в промоины и окунались с головой. По их лицам текли капли воды. А может, это были слезы… Кто знает.

Я отвернулся. Рядом, высоко вскинув голову, смотрел в небо Андрей. Он, не отрываясь, смотрел на солнце. По его щекам бежали и не сохли под солнечным жаром мокрые дорожки.

– Глаза сожжешь, снайпер… Закрой глаза, тебе говорю, слышишь! Тебе еще воевать, Андрей… Тебе еще брать их на прицел, старший сержант. Закрой глаза…

Он кивнул и отвел взгляд. Сейчас, после ослепительного кипения солнца, он ничего не видел. Он видел только черноту и мрак. Да, мрак… Я дернул его за рукав выбеленной солнцем и потом гимнастерки, ухватил за предплечье, и мы побрели по горячему песку к переправе. Стоял еще по-летнему жаркий, солнечный день. За Волгой, глухо урча сотнями артиллерийских стволов, злобствовала война. В небе назойливо звенели моторы самолетов, слышался слабый треск пулеметных очередей. Волга то и дело с гулом и приглушенным шипением вспухала белыми водяными столбами от взрывов немецких снарядов и бомб. С нашего восточного берега, мимо этих белых столбов, как слаломисты к финишу, к разбитому Сталинграду по водной глади ползло все, что только могло хоть как-то держаться на воде: лодки, буксиры, колесные пароходики, волочащие на нитках канатов старые баржи. Иногда водяные столбы вставали прямо около них. Тогда над рекой слышался слабый крик, и несколько темных тел сметало в воду. Кого-то успевали спасти, кто-то выплывал сам, кто-то тонул. Хуже было, когда снаряд попадал прямо в лодку. Тогда над водой вспухал неопрятный серый клуб дыма, под солнцем вставала маленькая радуга от брызг воды, потом все опадало, а лодки не было… Только какие-то ошметки крутились, качались, успокаивались и безмятежно и неторопливо начинали свой бег вниз, к морю. Людских голов среди них не было…

Мы подошли к небрежно сделанному и сшитому на живую нитку здоровенными скобами причалу. К нему вели разбитые в хлам деревянные мостки. На берегу матерно орал и размахивал наганом капитан с замотанной бинтами шеей.

– Только по моей команде… не более сорока человек… пушки и пулеметы на баржу… Пошли! – сипел он в лицо трем пехотным командирам. – Пошли, пошли! Не стоять! Сейчас немцы прилетят – сотрут вас на хрен! Бего-о-ом марш, мать вашу! Бегом, я сказал!

Командиры брызнули к своим колоннам. Бойцы засуетились, выстроились в ряд, и, лязгая котелками и сталкиваясь винтовками, побежали на сходни. Рядом ржали лошади, артиллеристы с матом и криками грузили на понтон пушки.

– Туда пойдем… Там все посвободней будет. За мной, старший сержант!

Да, Андрей снова стал старшим сержантом. А я старшиной. Давно уж я был старшиной. Даже и забыл, когда это было…

Мы подскочили к пушкарям, ухватились за тяжелые, покрытые металлом колеса, ухнули, и, с трудом вытягивая зарывающиеся по самые щиколотки в песок ноги, помогли закатить на понтон трехдюймовку.

– Кто такие? – утирая лицо пилоткой, спросил молоденький лейтенант-артиллерист.

– Снайперы мы будем, товарищ лейтенант. Направлены в дивизию генерала Родимцева, из фронтового резерва… Вот, выписка из приказа по армии… – Я протянул ему мятый лист бумаги.

Лейтенант даже и не стал на него смотреть. Сумасшедших, рвущихся по свой воле на тот берег Сталинграда, сейчас не было. Летеха только равнодушно махнул рукой, мол, надо – так присоединяйтесь. Вместе погибать будем…

Я кивнул Андрею, и мы прошли на корму понтона. Подальше от тяжелой пушки, беспокойно всхрапывающих и переступающих копытами лошадей, и суетящихся бойцов. Старенький буксир, с неопрятно покрашенным в черный цвет, помятым и залатанным грубыми стежками электросварки корпусом и грязной рубкой, причем белая когда-то рубка от дыма и копоти уже почти сравнялась по цвету с бортами, на которых еще можно было прочитать выписанное свинцовыми белилами название «Портовый-17», застучал своим изношенным «болиндером». Из-под кормы вздулся белый пенящийся бурун разогнанной винтом волжской воды. Дохнул ветерок и поднял закопченный, с рваными углами флаг на кормовом флагштоке. Флаг резко хлопнул и лег по ветру. Порыжевший стальной трос вышел из реки, струйками теряя прохладные капли, напрягся, скрипнули обмотанные тросом кнехты, понтон дернулся, и мы медленно пошли к Сталинграду…