Книга Зло - Эдуард Хруцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ельцов не видел его лица, но все равно сразу узнал — это был Хамид Рашидов, прекрасный кинорежиссер из Ташкента.
Он обернулся, увидел Юру, выходившего из машины, и замахал ему руками.
— Юрка, шайтан, иди ко мне, я плов не могу бросить.
Ельцов пошел к костру, и они обнялись.
— Знаю, все про тебя знаю, — вытирая вафельным полотенцем разгоряченное от огня, лицо сказал Хамид, чуть растягивая по-восточному слова. — Я же к тебе приехал. Дело есть. Золотое дело.
— Поговорим потом.
— Потом, потом, — серьезно ответил Рашид, — здесь нельзя, я мужской работой занят. Плов делают только настоящие джигиты.
К ним подошел Игорь Анохин.
— Юрка, оставь повара в покое, пойдем, я тебя с народом познакомлю.
Наташа вошла в дом раньше, и первым, кого она увидела у фуршетного стола на террасе, был Рудин.
— Знакомьтесь, — Женька обняла Наташу, — моя подруга Наташа, первая московская красавица. А это — Танечка Ильина, ее муж Георгий, в обиходе Гоша, соученик по МГИМО Сережа, ну, Вовчика ты знаешь, а это наши соседи, писатели Григорий Павлов и Валера Осипов.
Павлов поклонился важно, словно давая понять, какое расстояние лежит между ним, духовным наставником соотечественников, и всеми остальными.
Осипов, мужик необъятных размеров, был занят огурцом и улыбнулся Наташе весело и простецки.
— Сейчас еще одна наша с Танечкой подруга подъедет, — тараторила Женька, — и все в сборе.
Наташа краем глаза наблюдала за Рудиным. Сергей вел себя на удивление естественно.
На крыльцо поднялись Игорь и Юра.
Осипов, доев огурец, бросился к Ельцову обниматься.
— Ты куда пропал, Юрик? Помнишь, как мы в Северо-Курильске выступили, а Тикси помнишь?
— Помню, Валерочка, помню, родной. Ты по сей день бродяжничаешь?
— Не могу жить на одном месте. Только утром из Хатанги — и за такой стол.
Гоша Ильин весело пожал Ельцову руку, а Рудин спросил:
— Откуда я вас знаю?
Наташа замерла, ожидая ответа.
— Мапуту. Гостиница. Сломанный лифт, — ответил Ельцов.
— Точно. Вы тот самый легионер.
— Именно.
— По-прежнему в армии?
— Нет, ушел, работаю тренером по боксу. А вы все там же?
— Да, по-прежнему юрист.
Юрий понимающе посмотрел на собеседника. Не хочет парень говорить, что он из КГБ, значит, так ему удобнее.
— Давайте выпьем, — предложил Рудин, — вспомним Африку.
— С наслаждением, — прогудел Осипов и налил три рюмки, — я хоть там и не был, зачитывался с детства Жюлем Верном.
— Вот и прекрасно, — засмеялся Ельцов, — выпьем за великого фантаста.
На террасу поднялась ухоженная дама, жена знаменитого поэта. Она с первых же минут перехватила инициативу в разговоре и началось литературное аутодафе. Закружились в воздухе знаменитые имена, зазвучали писательские сплетни. Павлов разгорячился до того, что у него начал срываться голос. Один Осипов весело хохотал, остроумно комментируя словесные изыски коллег.
— Господи! — крикнула Женька, — ну что же за место такое проклятое, это Переделкино. Обязательно о литературе спорить?
Но дама не унималась, она надвинулась на Ельцова и спросила:
— А ваше мнение?
Ельцов закурил и сказал спокойно.
— Очень часто в основе литературного спора — зависть.
Но дискуссию прервал Хамид, он начал бить ложкой в крышку кастрюли.
— К черту вашу литературу! — крикнула Женька — Плов готов. Есть его будем на ковре у костра.
Хамид оказался опытным поваром; впрочем, у них в Ташкенте каждый уважающий себя мужчина может приготовить и плов, и манты, и шашлык.
Все споры моментально прекратились, плов оказался значительно интереснее любых писательских проблем. Так уж получилось, что Наташа села рядом с женой известного поэта, а соседом Ельцова оказался Рудин. Они пили и вспоминали Африку. Внезапно Женька захлопала в ладоши.
— Те же и Ира Славина.
Ельцов и Рудин оглянулись одновременно.
За их спинами стояла молодая синеглазая брюнетка, одетая для пикника.
— Батюшки! — закричал Рудин. — Тесен круг этих людей… Это моя милая соседка. Человек, готовый всегда выручить странника красной купюрой, то бишь десяткой, в трудную минуту.
— Привет, Ира. — Ельцов встал. Перед ним стояла жена его бывшего сослуживца по газете. — Садись с нами.
Ира села, ей тут же положили плов в пиалу, налили бокал вина.
— Это тебя мы так долго ждали? — спросил Ельцов.
— Я такси не могла поймать.
— А где Леня?
— А я теперь Славина, а не Тихомирова.
— Давно?
— Полтора года. Ты-то как?
— Изумительно, работаю тренером по боксу.
— А я в журнале «Театр».
— …Слишком далеки они от народа, как и народ от них, — продолжил Ельцов знаменитую цитату, — но тем не менее пируй с нами.
— Мне уже пора уезжать. — Рудин поднялся. — Ты прости меня, Ириша, не смогу доставить тебя до подъезда. Юра, подвинь немного машину и поклонись хозяевам, я уеду по-английски.
Юра подвинул свой «жигуленок», Рудин подъехал к воротам.
— Ну, бывай, легионер, хорошо, что мы встретились.
— Будь здоров, брат, увидимся.
— Непременно, — махнул рукой Рудин.
Ельцов вернулся к ковру и сел рядом с Ириной. Отблеск затухающего костра в наступающих сумерках бросал на ее лицо прыгающие блики, и казалось, что оно постоянно переходит из света в мрак, и это делало его причудливым и таинственным.
— Что тебе налить? — спросил Ельцов.
— Соку, пожалуй.
— Ты по-прежнему не пьешь?
— С меня хватило мужа-алкаша.
— Ну зачем ты так, Ленька был просто загульным, а так он парень неплохой.
— Ты о нем ничего не знаешь, Юра. — Лицо Ирины снова ушло в тень. — Ты спроси, как он каялся на партсобрании за то, что с тобой водку пил в Доме журналистов.
— Разве? — удивился Ельцов.
— Ты же вернулся в мае?
— Да.
— Значит, многих не видел. И я не советую тебе с ними общаться, у тебя целый террариум друзей.
К ним подошел прилично поддатый дипломат Гоша.
— Вы пьете, Юрий? — грузно опустился он рядом с Ельцовым.
— Если это вопрос, то нет. Если предложение, то да.