Книга Что осталось от меня — твое - Стефани Скотт

прозвучал неожиданно громко. Я вплотную придвинулась к разделяющей нас перегородке, мое горячее дыхание мутным пятном расползлось по стеклу, просачиваясь сквозь крошечные дырочки на другую сторону.

Охранник быстро поднялся и положил руку на плечо заключенному, потому что Каитаро тоже подался мне навстречу и привстал со своего места. Ладонь, надавившая на плечо, заставила заключенного опуститься на стул. Охранник строго посмотрел на меня. Я откинулась назад и виновато кивнула.

Сердце выпрыгивало из в груди. Я сидела, уставившись на стол, и не могла принудить себя заговорить с Каитаро. Секунды бежали. Мы теряли время.

— Сумико.

Я взглянула на него, когда он произнес мое имя.

Каитаро коснулся пальцами стекла, закрывая просверленные в нем дырочки.

— Я не единственный, кто помнит ее, но никто не знал ее так, как я.

— Мой дедушка знал.

— Он говорит о ней? — спросил Каитаро и улыбнулся, когда я промолчала в ответ. — Если бы я умер, умерла бы и она, и все, чем она была для меня.

Я скривила губу, демонстрируя злость и презрение, но в то же время понимая, что он прав.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он, пока я собиралась с духом, чтобы продолжить разговор. Каитаро провел пятерней по коротко стриженным волосам, скорее белым, чем седым. — Мне ничего от тебя не нужно, Сумико Сарашима — Меня поразило, что он верно назвал мое полное ими. — Но я хочу, чтобы у тебя были мои воспоми нания. — И он замолчал. Я тоже хмуро молчала Пауза затягивалась.

— Я писал их для тебя, — снова заговорил он. — Одно письмо в месяц, по семь страниц каждое. — Против моей воли губы сами расползлись в горькой усмешке: тюремные правила распространяются даже на неотправленные письма. — Каждый месяц, — повторил он, наклоняясь к перегородке, — я писал письмо в надежде, что однажды ты прочтешь их.

— Вы убийца, — процедила я. — Мне следует сжечь их.

— Это правда, — согласился он. — И все же. Я сохранил кое-что из вещей, которые были в нашем с ней доме. — Я по-прежнему смотрела на Каитаро холодным взглядом, не желая давать ему ни капли пощады, но внутренне вздрогнула, услышав местоимение, которое он выбрал, заговорив о доме, где жил с моей матерью. — Их не очень много, — продолжил он. — Только то, что я собрал в тот вечер, когда она умерла. Адвокат использовала их в качестве доказательств. Твой дед был гарантом при заключении договора на аренду квартиры, — осторожно добавил Каитаро, — большую часть мебели и все наши вещи он уничтожил.

— Что именно у вас есть? — жестко спросила я.

— Фотографии, мы с твоей мамой на Хоккайдо. Я там вырос.

— А я выросла без нее. И этого ничто не исправит.

— Нет, — сказал он просто.

Сидевший позади Каитаро охранник поднялся. Время нашей встречи истекло. Каитаро обернулся и протянул запястья, чтобы на них снова защелкнулись наручники. Я смотрела на него, на его сухую шелушащуюся кожу, впалые щеки, и пыталась разглядеть, не осталось ли на правой скуле следа от той царапины, которую оставили мамины ногти и которую я видела на записи. Но, как ни старалась, ничего не разглядела. Его лицо было гладким и бледным, как у человека, который двадцать лет провел в закрытом помещении, выходя на получасовую прогулку раз в месяц.

Он двинулся к дверям. И вдруг, неожиданно для самой себя, я окликнула Каитаро по имени. Охранник досадливо поморщился, а я быстро вскинула руку, прося его остановиться.

— Пожалуйста, — осипшим голосом произнесла я, — пожалуйста, позвольте мне взглянуть на письма, о которых он говорил.

— Сперва их должен просмотреть наш цензор, госпожа Сарашима, — сказал охранник. — Цензор работает по пятницам.

Я заметила, как Каитаро улыбнулся, но улыбка была столь мимолетной, что охранник не обратил на нее внимания. Когда дверь открылась, Каитаро обернулся, уже стоя на пороге, и посмотрел на меня:

— Сумико. — Тепло его глаз окутало меня и осталось со мной. — Сожги их, если захочешь.

ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЕМ

После моего возвращения из Тибы дедушка стал избегать меня. Он едва мирился с моим присутствием в доме и вовсе перестал со мной разговаривать. Мы больше не завтракали вместе, не уверена, завтракал ли он вообще. Словно узнав правду о прошлом нашей семьи, иную, чем рассказывал дедушка, я и сама изменилась. И теперь один мой вид причинял ему боль. Я же каждый день пыталась наладить с ним отношения. И однажды вынудила деда заговорить, задав вопрос, от которого он не мог отвертеться, — вопрос о моем отце.

Дедушка сказал, что он тоже был на последнем заседании окружного суда Токио. Ёси пришел к началу, а отец явился чуть позже, надеясь незаметно проскользнуть в зал и устроиться в задних рядах. Как только приговор был объявлен, отец выскочил за дверь, припустил вниз по лестнице и выбежал на улицу, не обращая внимания на проливной дождь. Дедушка последовал за ним, не зная, что предпримет Сато.

Отец удалялся от здания суда, направляясь к станции метро «Касумигасэки». На углу улицы стояла телефонная будка, серая от пыли, с отпечатками подошв на грязном полу, пропахшая сигаретным дымом и потом. Сато приоткрыл дверь и юркнул внутрь. Он снял телефонную трубку и, помешкав секунду, набрал номер.

Стекла в будке запотели, лицо моего отца с трудом можно было различить сквозь мутную завесу. Сжимая трубку обеими руками, он ждал, когда к телефону подойдет тот, в чьем одобрении Сато нуждался больше всего. Ему ответили. Дедушка видел, как шевелятся губы бывшего зятя. «Папа». Но в следующую секунду его физиономия вытянулась. Он склонил голову и молча слушал собеседника, затем отвел трубку от уха, несколько мгновений смотрел на нее и наконец медленно повесил. Снаружи начали собираться люди. Среди них нашлись и те, кто хотел позвонить, но в основном это были поджидающие Сато репортеры. Какой-то мужчина выступил вперед и требовательно постучал по стеклу, напугав моего отца. Он кивнул, выскочил из будки и зашагал прочь, яростно отмахиваясь от наседавших на него журналистов. Отец тщетно уверял преследователей, что он не Осами Сато и ничем не может помочь им.

Однако ему не дали уйти. Репортеры теснили отца обратно к зданию суда. А в нескольких ярдах от центрального входа под раскрытым зонтом стоял мой дедушка и внимательно наблюдал за происходящим.

Отцу не были предъявлены обвинения, хотя суд и обязал его выплатить штраф за действия в отношении жены. Его родных не преследовала пресса, тем не менее они выкинули Сато из своей жизни, прервав всякие контакты с ним. Но вовсе не из-за того, как