Книга Ключ-город - Александр Израилевич Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Говорят, человеку своим умом надо жить. Так и совесть свою иметь надо.
Володя поддержал Степана.
— Я понимаю, что у солдата самое строгое начальство — его совесть. Так нам говорил комиссар Марулин. А это знаешь какой человек? Отец солдату.
Такого натиска Уварыч не ожидал.
— Что вы мне все про совесть гудите… Еще друзьями называетесь.
На раненой ноге заковылял прочь, разобиженный,
Г Л А В А XXIV
ПОЧТАРЬ
В начале осени неожиданно Валентин Алексеевич Марулин получил новое назначение — комиссаром отдельного пулеметно-артиллерийского батальона.
Ему было немножко обидно, что его отрывают от людей, с которыми успел породниться. Но как и все военные в таких обстоятельствах, он утешал себя фразой: «Начальству виднее».
Новая должность не означала повышения, но не была и понижением. В гарнизоне же солдаты говорили в один голос: «Наш комиссар на повышение пошел». Они очень хорошо разбирались в том, что такое ОПАБ. Это боевая единица, до предела насыщенная огневыми средствами. Формируются новые части, значит, — жди нового в боевой обстановке.
«Без нашего комиссара, — утверждали солдаты, — фронту обойтись никак нельзя».
Вечером, перед отъездом, Валентин Алексеевич прощался с островом. Он побывал на позициях и на наблюдательном пункте. Долго смотрел на груды измельченного камня, разворошенной земли, которые, казалось, впитали в себя столько огня и столько крови…
Марулин побывал на кухне и по обычаю снял пробу ужина. Он сказал повару, что каша недосолена, и повар заспешил в поисках соли.
Валентин Алексеевич зашел в землянку стрелков. Солдаты встали перед ним по команде «смирно». Он с каждым простился крепким рукопожатием.
Вот Степан Левченко, бесстрашный весельчак и балагур. Вот Иван Иванович, седой старшина, голова его еще больше побелела за эти месяцы. Вот Володя Иринушкин, удивительно возмужавший в крепости… Дорогие, дорогие люди. Мало ли отвоевано вместе с ними? Мало ли пережито?
— Ну, ребята, — говорит комиссар, — держитесь дружно. Впереди большие бои…
Марулин благодарил бойцов, они отвечали как полагается: «Служим Советскому Союзу». Обещали, что не подведут, славы Орешка не уронят.
«Прощай, наш комиссар. Прощай, отец!» — хотелось сказать каждому.
Через протоку Валентина Алексеевича вез Евгений Устиненков. Молодой ледок звенел и разлетался под веслами.
В крепость пришел новый комиссар. Бойцы ревниво сравнивали его с Марулиным. Он оказался человеком храбрым, умным и знающим. Но больше полюбился солдатам комендант, назначенный на остров несколько раньше.
Это был жизнерадостный, плотного сложения майор, не выпускавший изо рта трубку. Он еще в финскую командовал батальоном. Здесь его боевой опыт очень пригодился.
Жизнь в гарнизоне шла по прежнему, заведенному порядку. Изменилось лишь то, что боеприпасов стало еще больше. Теперь крепостная артиллерия и минометы — «полтинники» — работали в полную силу.
В те дни произошел один очень запомнившийся всем случай.
Начинался ледостав. Неву затягивало хрупким ледком. Но волнами с озера его то и дело ломало. На быстрине же река оставалась постоянно открытой. По вечерам над нею стлался пар.
Однажды, в ночную пору, ждали из Шереметевки Устиненкова с почтой. Миновали все сроки его возвращения, но он не появлялся. Видимо, что-то непредвиденное задержало почтаря. Решили, что он вернется перед рассветом, как уже бывало не раз.
Между тем в эту ночь в протоке разыгралась настоящая трагедия.
Устиненков шел к острову. Но в десятке метров от причала шальной очередью из автомата разбило весло у него в руках.
Звать на помощь, кричать было нельзя. На голос немцы непременно кинули бы пару мин.
Евгений пробовал выгрести одним веслом. Но скоро убедился, что это напрасная трата сил. В истоках развело крупную волну, тут и с двумя-то веслами еле управишься.
С каждой минутой лодку выносило в Неву, все дальше и дальше. Почтарь знал, что у самого острова начинается струя большой силы; она делает поворот у подводной гряды и выходит прямиком к Шлиссельбургу.
Из крепости Устиненков не раз видел, как бревна выплывали в реку и почти торчком налетали на левый берег, слегка подмытый течением.
Этой струи Евгений боялся. Он изо всех сил старался выбиться из нее. Единственное весло гнулось, гнулось и обломилось с громким треском.
Вскоре и обломком стало грести невозможно, потому что лодка слишком приблизилась к Шлиссельбургу.
Впервые в жизни солдат испытал чувство отчаяния. Не страшно умереть в пылу боя, но вот так, когда тебя несет прямо к смерти и ты ничего, ничегошеньки не можешь сделать, это — мучительно.
Он считал, что выражение «от страха волосы поднялись дыбом» выдумка. Но сейчас он действительно почувствовал, как под шапкой зашевелились волосы. И сама мысль, что он чувствует это, отрезвила его.
Почтарь спросил себя: «То есть как это ты не можешь ничего сделать?» Он вынул из кобуры пистолет, с которым всегда ездил в Шереметевку, послал патрон в ствол и опустил предохранитель.
Евгений лег на днище. Он видел над собой звезды, такие красивые и равнодушные к его беде. Вода мирно журчала, обтекая киль лодки. Солдату стало нестерпимо жаль себя.
Он услышал: на берегу затопали десятки ног, и тотчас застучал пулемет. Пули прошивали борт. Щепа падала на лицо Устиненкова. Он лежал неподвижно.
Пулемет затих. Голоса все слышались, но спокойные и не очень громкие. Видимо, немцы, обманутые темнотой, решили, что видят бревно, занесенное с озера.
Почтарь шевельнулся, чуть приподнял голову. Наплывала черная громада берега.
Где-то здесь, на отмелях, течение должно замедляться. Оно встречается с береговым потоком и отворачивает на середину реки.
Евгению показалось, что вода уже не так звучно рокочет о доски обшивки.
Он перекинул через плечо ремень сумки и сжал зубами рукоятку пистолета. Медленно, тихо, без плеска перевалился через борт. Прислушался: немцы ничего не заметили.
Вода показалась почтарю совсем не холодной. Но он понимал, что это только кажется в первую минуту. Лодку отпускать нельзя, без нее не выплыть, ноги уже начинает сводить судорога.
Одной рукой он держался за носовой брус, другой загребал. Чуть не закричал от радости, когда увидел, что черный берег отходит все дальше, дальше.
Точно сил прибавилось. Взмах. Взмах. Взмах.
Едва лишь уменьшилась опасность, Устиненков ощутил обжигающий холод воды. Теперь можно было снова залезть в лодку.
Теплей не стало. Мокрая одежда облепила тело. Он не считался уже с тем, что его могут увидеть. Напрягая силы, загребал обломком весла. Старался побольше двигаться, уберечь в теле живое тепло.
Лодку опять стало относить. Евгений прыгнул за борт и удивился, что в воде
