Книга Катарсис. Темные тропы - Виталий Храмов

– Всё сделаю! Только убей их! Живчика, его прихвостней, всех этих мерзких святош! Убей! Я для тебя кем хочешь буду! Что хочешь сделаю! Ублажать буду – как захочешь! Всё дозволю! Хоть рви меня пополам! Хоть ноги об меня вытирай! Всю себя отдам! Только убей их! Только убей!

Её слова и действия ранят меня. От невыносимой боли толкаю её. Излишне сильно. Лилия падает. Начинает рыдать, в ту сторону, куда повернулась после падения, обращаясь к камину, будто забыв обо мне.

– Всё забрали! Зачем мне жизнь? Для кого мне жить? Что за жизнь у меня теперь? И последнего, Малыша, забрали! Суки! Ненавижу!

Обнимаю Лилию, она вжимается в меня, трясётся всем телом, захлёбываясь в рыданиях, приговаривает:

– Нет меня! Всех убили! Всех! Последнюю радость жизни отобрали! Убили! Меня убили! Всех убили!

Но рыдания её затихают. Она засыпает. Сном пьяным и наведённым, с моей помощью. Пытаюсь поднять её на руки. Но то, что для меня обычно не составляло труда, в этот раз мне не удаётся. Перетаскиваю её на скомканное ложе, укладываю, передвигаю, переворачиваю лицом вниз, чтобы лицо её свешивалось над полом, чтобы не захлебнулась. Нахожу одеяло, кое-как расправляю его, накрываю её. Разворачиваюсь и, не обернувшись, выхожу.

Не хочу запомнить её такой. Я буду вечно помнить её другой. С сияющими глазами на светлом лице. С ласковой улыбкой.

Иду деревянной походкой, подёргиваясь. Меня колбасит. От всего, что со мной происходит.

На пороге меня перехватывают мужик в кожаном панцире и девочка. Их имена выбило у меня из головы.

– Не ходи! – просят они, заступая мне путь. Но от моего взгляда шарахаются.

– Не делай этого! – кричит девочка. – Она пьяна! Не верь ей! Её слова – ложь!

– Они убьют тебя! – хрипит мужик. – Тебе не совладать!

Приседаю до земли, прыгаю. Не долетаю до верха стены, но ухватываюсь рукой, перекидываю своё сухое тело через стену. Ворота они закрыли, как же! Не стойте на пути Смерти!

– Не стойте на пути Смерти! – повторила девочка и, упав на колени, зарыдала, закрыв лицо руками и сотрясаясь плечами. А умудрённый службой страж бессильно опустил руки, качая головой. А за ним повесили головы и все его люди, что несли стражу в укромных уголках, прячась от пьяного гнева хозяйки.

Глава 16

Я забирал Силу отовсюду, куда мог дотянуться. Штыком испарял трупы, замораживал воздух и землю под ногами, втягивал в себя разлитую вокруг Скверну, которой было совсем ещё мало и – Смерть, пока она не переродилась в Скверну. Что-то в глубине меня отчаянно сигналило мне, что делать это столь опрометчиво не следует. Что это скажется на мне впоследствии, изменит меня, перестроит меня изнутри. Потому что я слаб. И Силы, что я собираю в себе, сильнее меня.

Мысленно хохочу в ответ!

Вот именно! Что я слаб! А «впоследствии» не будет! Для меня есть только сейчас. И иного – не будет! Иду на Смерть!

Это есть мой последний и решительный бой! Врагу не сдаётся наш гордый смертяк, пощады никто не желает!

На меня вылетает группа каких-то людей, три человека, отчаянно бегущих от чего-то, настолько страшного, что не смотрели под ноги, бежали, смотря только за спину. Подставляю ногу одному из них. Он спотыкается, вскрикнув, падает, сильно ударяясь о землю. Подняться ему я не даю – пинаю его голову, как мяч. Беглец обмяк.

Разворачиваюсь лицом к опасности, от которой они так стремглав бежали.

Сияя неестественным светом, на меня выходят двое служителей веры. Глубокие накидки их белых плащей надвинуты на лица, в руках у них дубины, тоже излучающие свет. За ними, согнувшись пополам, бредёт ещё один служка. Он не излучает свет. Он просто волочёт на спине большую связку хвороста. Не видя ничего дальше собственных ног из-за свешивающихся сухих веток и глубокой неопрятной накидки, что уже давно потеряла цвет снега и чистоты.

– Тёмный! – рычит один из светящихся.

– Нежить! – хрипит другой.

Они идут на меня, расступаясь, заходя с двух сторон, раскручивая лопасти своих дубин, как прогревающаяся «восьмёрка».

Да, я – Тёмный! И – нежить! Для них я – враг. И пусть и Тёмным я враг, для Светлых я тоже враг. Для всех я чужой. Для всех я враг. Даже для неё… Только инструмент. Щит и кинжал.

Изображаю атаку на одного Светлого, но прыгаю через другого. Боль в бедре. Он достал меня своей палицей. И, видимо, очень удивился, что со мной не случилось того же, что случилось с ним самим – я не вспыхнул тусклым тлением Светлого Огня, как он ожидал, а вот сам он стремительно серел, обращаясь в прах.

Потеряв напарника и видя, что благословение их освящённого оружия не работает, Светлый от атакующей тактики перешёл в глухую оборону, силясь остановить меня светящимися призрачным светом занавесками, раскидывая их передо мной, светя в меня ярким прожектором, вспыхивающим в его раскрытых ладонях.

– Не стой на пути Смерти, Светляк! – каркаю я, двумя ударами правой руки, как дубиной, откидывая его руки в стороны, раскрывая его, ударом в колено ступнёй – ставлю его на колени передо мной. В его глазах – отчаяние бессилия. Но парень не пытается бежать, не голосит в ужасе. Мужественно принимает данность – свою смерть.

Его кровь – как раскалённое, расплавленное золото – вливается в меня, обжигая, разъедая, выжигая меня. Силы столько, что меня выгибает дугой, как в первый раз, хотя с того времени моя ёмкость и проводимость каналов течения потоков возросли на порядок.

Мне даже показалось, что от меня волной прошла вспышка во все стороны, осветив все тёмные закоулки этого переулка. Закурилась дымком связка хвороста, брошенная служкой. Самого служки не было. Зато был беглец. Он как раз пришёл в себя. А вот я «вышел из себя». Потому вижу его насквозь. Всю его мелочность и низменность.

Он не Тёмный. Он – никакой. Он – обычный. Он – никто. Они с дружками просто под шумок грабили. Насиловали. А потом убили. Потому что булочница узнала их. И они её убили. Ради похоти и семи медяков.

Я хотел взять его жизнь и кровь как материал для восстановления. Но после крови Светляка мне было противно даже думать об этом ничтожестве. Он просил пощады. Молил меня. Как и булочница – молила их. Ногой переворачиваю пресмыкающегося насильника на живот, наступаю ему на поясницу, хватаю за ноги и тяну их вверх. Под отчаянный визг ничтожества. После громкого хруста визг оборвался булькающим стоном. Так же за ногу, как дохлую псину, бросаю его на разгорающиеся ветки вязанки хвороста. От злости смог.

За моей спиной – отчаянный крик сгорающего заживо человека. Вот и я теперь – фанатик! Сжигаю заживо! Убивая Светлых. Убиваю Тёмных. Убиваю – никаких. Меня хотят убить – Светлые. Хотят убить – Тёмные. Хотят убить – никакие. Но я убиваю их. Я – Смерть. Это моё призвание. Я – Смерть.

И она это поняла. Нет. Нет её вины. Никакой. Мой самообман. Как можно её обвинять в этом? Мой самообман. Я решил, что Смерть можно полюбить. Глупец!