Книга Брестская крепость - Ростислав Алиев

Вспоминая все происшедшее, мне хочется от всей души пожелать Вам написать не брошюру, а хорошую книгу, а записки свои, если мне когда–нибудь представится возможность побывать в крепости, лучше припомнить все, описать, я дам, а сейчас я эскизно работаю над ними в далекой стороне, где я проживаю. Работаю я бухгалтером в Ленинском приисковом управлении треста «Якутзолото». Очень прошу, если будут интересовать еще подробности, пишите, а мне хочется от Вас точные названия крепостных сооружений, по–военному, получить. Я не знаком с военной терминологией, и потому мне очень тяжело писать о видах обороны, о местах обороны. Я знаю, где и как все происходило, но как его назвать, не знаю. Вот эта помощь для меня самая ценная.

Кроме того, убедительно прошу Вас, не откажите мне быть моим первым цензором. Я бы очень хотел, чтобы люди, наши простые советские люди, узнали первые дни борьбы с врагом в крепости Брест–Литовск.

В своих записках я взял период с 5.VI.41 г. по день 22.VI.41 г. Обстановку, условия, жизнь, нравы и обычаи местных жителей, все случаи, происшествия, враждебность некоторой, подпой части поляков к нашим военнослужащим, случаи на границе и другие. Мирный вечер 21.VI.41 г., планы на 22.VI. и все это было прервано коварным ефрейтором.

Убедительно прошу Вас, по возможности, пошлите мне Ваши корреспонденции. У нас тут нет журнала «Советский воин» — вообще. Окончательная судьба моя и других следующая: бойцы — Артемов Ф., Ребзуев И., Андрющенко, Талин, Осьманов Ш., Гудков Т., Ковтун и др. при разных условиях оказались в плену. Капитан Зубачев, зам. пол. Матевосян без памяти были увезены врагом в тыл. Я встретился с ними в лагере после прихода в память в одном из санитарных пунктов, где за мной и за ними следил врач азербайджанец из нашей части Алахвердов.

Капитан Велик — застрелился в своей квартире, врач Бардин — застрелился, комиссар Фомин — погиб. Судьбу Воробьева л–та — не знаю. Майор Дородных, по сведениям разведки нашей, посылаемой на соединение с основными частями на полигоне, убит при следовании в штадив, в пути вне расположения крепости на рассвете. Капитан Грибанин А., по слухам, оставил крепость в первые минуты войны. Судьба его мне неизвестна.

22. VI. 51 г[357]./подпись/.

Копия верна:

Зам. нач. издательства газеты «Во славу Родины» подполковник (подпись неразборчива)

19.VII.52

Печать

Источник: ЦМВС ДФ Б–4/271 письмо Филя А.М.

№ 70. Письмо рядового писаря штаба 84 сп Александра Митрофановича Филя сыну Е.М. Фомина Фомину Юрию Ефимовичу (29.07.1951 г.).

Тов. Фомин Ю.Е.

Если Вы сын Ефима Моисеевича Фомина, прошу Вас перед чтением письма моего, встаньте. Пусть светлой памятью в Вашем сыновнем сердце встанет образ честного воина, мужественного защитника земли русской, героя Отечественной войны с черными силами врага, бесстрашного руководителя героической обороны крепости Брест–Литовск в июне 1941 г….

Полкового комиссара Фомина Ефима Моисеевича я знаю по службе в 84 сп, 6 с.к.д. Когда он прибыл к нам, я уже служил при штабе части. Ниже среднего роста, плотный, свежевыбритый, румяный, он с первых дней своим вниманием к каждой мелочи, к самому незначительному недостатку, своей отзывчивостью и простотой приобрел доброе имя красноармейской среды — «отец». К его помощи, без робости в сердце, прибегали все члены большого коллектива. Ефим Моисеевич был всегда среди бойцов. Я не помню такого дня или вечера, когда бы он не побывал в подразделениях в свободное время от занятия. Я не помню такого случая, чтобы комиссар не удовлетворил просьбу обратившегося. Строгость и доброта, требовательность и практическая помощь — были его повседневным распорядком воспитания личного состава части. До позднего часа (до отбоя) комиссар Фомин — «отец» — переходил из расположения своего подразделения в другое, беседовал на различные темы личной жизни, военной, интересовался запросами, желаниями бойцов, рассказывал истории былых походов Красной Армии, разъяснял политику врагов, призывал к учебе, бдительности и верности присяге. Иногда в тесном кругу собравшихся бойцов вел беседы, как говорят, «задушевные» на различные интимные темы, веселил и шутил. Очень часто бывал в расположении штабных работников, которые жили на одном с ним этаже, по одному с ним коридору. Когда в беседах о родных бойцы–штабисты (в том числе и я) вспоминали о детях и женах, комиссар Фомин (как сейчас помню), сидя на койке, потупил взор, но тотчас, улыбнувшись, поддержал разговор рассказом о своей семье, которая находилась в Латвийской ССР. Если это Вы — его сын, то он очень много рассказывал о Вас. Тогда он говорил о сынишке забавном, хорошем, которого он очень любил.

До последнего дня перед войной он жил в крепости, в своем кабинете, на втором этаже. Если Вы были там, в крепости, то должны припомнить… [далее идет схема с указанием места проживания Фомина].

21 .VI.41 г. по приказу командования Зап. ОВО части 6 и 42 сд были выведены на полигон, для учений на рассвете 22.VI.41 г. в отборном составе. Командир части майор Дородных выехал с батальонами в 22.30 из крепости. Комиссар Фомин Е.М. отправился на вокзал для поездки за семьей. В связи с выездом на учения зав. делопроизводством техн. инт. 2–го ранга Невзорова П., я остался по приказу командования исполнять должность зав. делопроизводством. В этот вечер, тихий и теплый, в крепости демонстрировались кинофильмы «4–й перископ», «Цирк», «Руслан и Людмила» и др. В здании гарнизонного клуба (у развалин Белого дворца войска польского), где демонстрировался кинофильм «4–й перископ», перед началом сеанса комиссар Фомин провел короткую беседу о содержании фильма, указав на подлые происки врагов социалистической Родины, после чего в окружении бойцов стоял возле клуба, как бы продолжая начатую беседу перед зрителями. Уходя от клуба, комиссар простился с бойцами, заявив, что он бы продолжил беседу, но служебный долг требует от него отъезда на короткое время. Миром и счастьем веяло в этот чудесный вечер. Крепость отдыхала.

Примерно в 1.00 комиссар Фомин вернулся с вокзала. Это было уже начало рокового 22.VI.41 г. Состав штабных работников еще не спал, и он зашел узнать, почему это так. Мы занимались кто чем. Я в тот вечер писал письмо домой и так не закончил, оставил до утра, многие читали книги. На наш вопрос, почему не уехали, комиссар Фомин ответил: «Небольшая странность, даже неожиданность, билеты все проданы». Потом немного пошутил и ушел спать. Мы тоже легли.

На рассвете в 4.00 первый разорвавшийся снаряд попал в маленький дом против госпитальных ворот, а затем… артподготовка 3,5 часа, т.е. до 7.30. Началась война. В расположении нашей части комиссар Фомин был единственным командирам и комиссаром. Кроме него, был л–т Воробьев, только что за 2 дня прибывший в часть. Первое командование подразделениями принял на себя комиссар Фомин, а его помощником по политчасти был назначен секретарь полкового бюро ВЛКСМ, зам. полит, срочной службы, горный инженер Матевосян. В ходе военных действий (прошу Вас простить, я не имею возможности на коротких листах письма описать подробно) подразделения 84 сп, 125, 333 сп из 6 сд и остатки 42 сд, пограничники и войска НКВД соединились в одну ударную группу обороны крепости, командиром которой (по желанию комиссара Фомина) был назначен строевой командир 42 сд капитан Зубачев, а его заместителем комиссар Фомин Е.М. Найденный в раскопках приказ № 1 от 24.VI.41 г. был писан моей рукой по приказанию капитана Зубачева и комиссара Фомина. Я помню хорошо, что в этом приказе стояли буквы «ЕМ», допускаю возможность, что время не позволило правильно установить второй буквы, но об этом я уже писал в Минск, подполковнику Бело–шееву А.И. В то время, когда был писан приказ, мы уже находились в северной части кольцевого здания крепости у северного подъезда[358]и моста через р. Буг[359]. Приказ этот был при мне до последнего дня. В этой части крепости комиссар Фомин и Зубачев были ранены. Ваш отец был ранен в правую часть лба у виска. В трудные минуты сражений, в кульминационные пункты атак Ваш отец всегда находил слова для сердца русского, советского воина. Как сыну, Вам хочу сказать немного больше обычного рассказа. Ваш отец очень любил человеческую простую жизнь. Он очень любил бойцов, наших советских, и от всего сердца, всеми фибрами души презирал врагов и паникеров. Он страшно ненавидел фрицев и Гансов. Когда ему докладывали о павших бойцах, у него из мужественных глаз полились слезы. Он много раз, применяя все виды тактической хитрости, организовывал прорыв и выход из крепости под своим руководством, но… было невозможно. Наша небольшая группа, почти безоружная, была окружена частями (как я узнал из корреспонденции в 1950 г.) 12–го арм. корпуса врага.