Книга В тумане тысячелетия - Александр Красницкий

— Так вот вы и рассудите, как быть нам, — продолжал кривич. — Пока вы там у себя на Ильмене спорили да ссорились да кровью родною землю свою поливали, ничего не говорили мы... а вот нынче и нам от вас терпеть приходится. Не дают нам спокойной жизни ваши буяны... Приходят с мечом и огнём в нашу землю, терпенья не стало совсем. Страдаем тяжко мы.

— И нам тяжко, и мы! — подхватили старейшины веси, мери и дреговичей. — К вам управы пришли искать. Уймите вы своих на Ильмене.

Мужья новгородские смущённо молчали, не зная, что и отвечать на эти вполне справедливые укоры.

— Почтенные старейшины, что и сказать вам, не ведаем мы, — потупив глаза, заговорил заменявший Гостомысла посадник из степенных бояр. — Стыдно нам, ох как стыдно, а что поделать с нашей вольницей — не знаем. Слабы мы после варяжского нашествия, сами вы видите; как гнали мы варягов, полегли наши силы ратные на поле брани, да и до этого ещё варяги как пришли, многих побили, вот теперь никто и знать не хочет великого Новгорода.

— Великое спасибо вам за слово это, за признание честное! — крикнул старейшина кривичей. — Не потаили вы от нас правды, хотя и горька она, вот и мы теперь вам тоже скажем, что решено у нас на нашем вече. Тоже правдиво скажем. Хотите ли выслушать нас?

— Говори! Говори! Слушаем! — раздалось со всех сторон.

— Решили мы сами обороняться огнём и мечом, решили разорить гнёзда разбойничьи на Ильмене, и прямо говорю: идём на вас войной...

— И мы к кривичам пристанем! — выступил посланец мери. — Скажи своим: и меря вместе с кривичами на Ильмень боем идёт!

Выступил старейшина дреговичей.

— Правду сказал посланец кривичей, — заговорил он, — и нам, дреговичам, не остаётся ничего другого делать, как взяться за оружие и всем вместе идти на вас войною! Знайте же это.

— Война так война! Бой так бой! — закричали более молодые и горячие из собравшихся на вече. — Ишь чем пугать вздумали... Не таких мы видали. На что варягов — и тех прогнали! А варяги не чета вам! Суньтесь только — всех повырежем.

— Не без нас вы с варягами справились! — возразил кривич. — А вот что я скажу вам: если отвернётся от нас ратное счастье, так порешили мы обратиться за помощью к ханам хазарским.

Как громом поразила эта весть новгородцев...

— Опять польётся кровь славянская! — с горем воскликнули бояре. — Прогневали, видно, Перуна мы, ослепляет он нас!.. Брат на брата смертным боем идёт и чужаков на брата ведёт. Страшное дело! Грозное дело!..

Вдруг всё вече как-то странно заволновалось. В толпе раздались крики изумления и восторга, почти все обнажили головы.

— Что случилось, что там? — послышались тревожные вопросы с вечевого помоста.

— Гостомысл! Гостомысл! — раздались им в ответ громкие, радостные крики.

16. Счастье Гостомысла

Страха не страшусь,

Смерти не боюсь!

Лягу за царя, за Русь!

Из оперы «Жизнь за царя»

ействительно, Гостомысл захотел присутствовать на этом последнем в его жизни вече...

Дряхлый старец не мог идти сам. Ноги давно уже не держали его ветхого тела, и он приказал нести его на носилках...

Было что-то торжественно-трогательное в этом шествии... Четверо рослых молодцов, на лицах которых ясно выражалась глубокая скорбь, высоко несли лёгкие носилки, где полулежал-полусидел ветхий старец с поникшей на грудь головой. Длинные седые волосы его развевались на ветру, руки беспомощно повисли, лицо приняло землистый оттенок, только глаза одни по-прежнему сияли почти юношеским блеском.

Окружавшая вечевой помост толпа с почтением расступилась, пропуская вперёд носилки. Сердца всех забились надеждой — все предвидели, что Гостомысл, много раз выручавший народ славянский своим мудрым словом, и теперь найдёт выход из того положения, в которое поставили приильменцев их раздоры.

Носилки с Гостомыслом внесли и поставили на площадку вечевого помоста у самого колокола.

Сразу затихло всё кругом.

— Знаю я, что собрались вы толковать о важных делах, — заговорил Гостомысл, — как степенный муж новгородский и посадник старший решил и я принять участие в вече... Поведайте мне, о чём говорите.

Гостомыслу передали слова кривичей, передали также и о желании других соседних племён примкнуть к ним и вместе идти войною на приильменцев и Новгород.

— Не страшны нам они. Что кривичи? Что меря и остальные? — говорили Гостомыслу. — Они грозят нам хазарскими ханами; не бывать этому. Мы истребим их до единого, не оставим даже на племя.

Гостомысл в ответ на эти слова покачал головой.

— Слушайте, мужи новгородские, скажу вам правдивое слово. Слушайте вы, старейшины ильменские, и живое слово. Слушайте вы, старейшины кривичей, и мери, и веси, и дреговичей, всех нас одинаково касается это дело. Побьёте вы, мужи новгородские и старейшины ильменские, всех их, — кивнул Гостомысл в сторону старейшин соседних племён, — что же из этого? Вспомните, какую кровь вы прольёте... Свою же ведь. И кривичи, и другие — те же славяне. А разве мало в Новгороде семей, где матери, жёны у соседей взяты, разве мало дев приильменских к соседям ушло? Вспомните вы и подумайте, что вы затеяли.

Гробовая тишина стояла кругом. Вечевики затаили дыхание, боясь пропустить хоть одно слово из речи своего старого посадника, а он воодушевлялся всё более и более.

— Напитается братскою кровью славянская земля, — продолжал Гостомысл, — так легче ли будет? Всё на Ильмене пойдёт по-старому, и всякий чужеземец, как варяги, придёт и захватит нас, в рабов обратит.

— Так что же делать? — раздались голоса. — Как поступить нам? Не стало меж нами правды!

— И не будет её во век, если сами вы не образумитесь. Знаю я, восстал на Ильмене род на род. Не виню я старейшин ни в чём, каждый из них себе и своему роду добра и правды ищет, да в том-то и дело, что у каждого из нас правда-то своя. Один думает так, другой — по-другому. И никогда на Ильмене кровь и раздоры не прекратятся, если только во всей земле славянской не будет одной только правды, правды равной для всех.

— Где же нам искать её, скажи, Гостомысл? Справедливо ты говоришь, что нужно одну только правду, да где она? — заговорили кругом.

— Где? Слушайте, скажу я вам сейчас. Между кем идут раздоры у нас? Между родами. А родича если родич обидит, у кого он правды и суда ищет? У старейшины. И знаю я, что находит он свою правду! Родич на родича смертным боем не идёт, а род на род, чуть что, с мечом поднимается. Отчего так? Оттого всё, что не у кого родам в их несогласиях между собой правды искать, не к кому за судом скорым и милостивым обратиться, вот что. Что с семьёю бывает без хозяина? Брат с братом враждовать начинает, если старшего не остаётся, так и у нас на Ильмене. Вот подумайте над моими словами, да догадайтесь, что мы должны делать.