Книга Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е - Дмитрий Быков

Я купила себе обновки: галоши (3 руб. 30 коп.), туфли (3 руб.), кофточку (2 руб. 50 коп.). Остаюсь жива и здорова.

Подарил мне брат на память свою фотографическую карточку сегодня, 7 января.

Сегодня к нам приходили мальчишки Колька Ложкин и Женя Наседкин. Они сидели у нас до 8 час. вечера.

На память Шуре от Коли Ложкина.

Вечно, вечно ты пробудешь, Шура, в сердце у меня. Ты совсем меня забудешь, Но я Шуру никогда.

* * *

Писать решился я невольно, Любовь заставила меня, Она мне сердце давит больно, Прошу вас выслушать меня.

Коля Ложкин. 7 января 1925 года.

На память Шуре Голубевой.

Писать красиво не умею, Письма украсить не могу, Но извиняюсь, милая Шура, Что я вас крепко так люблю.

Евгений Наседкин.

Хороший мальчик Евгений, а Шура Голубева — не скажу!

Романс

Любить, но кого же? На время — не стоит труда, А вечно любить невозможно… К черту вас, сказал Тарас…

15 января 1925 года.

Сегодня я проснулась рано, в 9 час. утра, спала я на диване для того, что у меня кроватка была хорошо убрана и мне не хотелось ее разбирать. Ну, встала я, разбудила Динку, а сама тем временем стала прибираться в комнате потому, что думала, зайдет Женя Наседкин. Но мне его видеть не пришлось… Что делать! Напились мы с Диной чаю, она стала собираться в клуб на занятия физкульта, а я решила подождать дома до 4 часов дня. Может быть, придет? Но вот миновало и четыре часа, я в комнате одна и думаю: дай-ка я пойду к маме от скуки. Пришла к маме, мама мне предложила пообедать, поставила самовар, напились мы чаю, я пошла навестить дядю Мишу, просидела у них до семи часов вечера, попрощалась и ушла опять к маме, взяла у мамы пироги и пошла домой. Шла я домой, так хорошо и приятно было идти: не очень холодно, а ласково свежо. Домой не хочется, гулять идти тоже и не с кем. Пришла домой, разделась и села писать на память. А теперь думаю: неужели я весь 1925 год буду жить так скучно, как я нахожусь сейчас? Неужели прошли те дни расцвета моей жизни? Ой, как скучно!.. Скоро уж придет весна, эта — как называется — пора любви, а мне пора слез. Позабыть бы!

Уж видно придется ждать лета, может быть, я тогда буду ходить гулять в бор, в сад, на кладбище — мои любимые места.

* * *

На окраине возле города Я в рабочей семье родилась. Мне пятнадцать лет. Горе мы-мы-мы… НИ О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЮ. Так светло, уютно в землянке, Тихо в печке поленья горят, Вьются, прыгают искры-былинки И о чем-то со мной говорят. Вы горите, дрова, веселее, Грей меня, огонек золотой. Пусть в душе моей станет светлее, И не буду я так одинока. Не согрела меня горе-доля, Много сил и огня отняла, Познакомила с горькой неволей, А взамен ничего не дала. Не видала я от мальчиков ласки, Дней счастливых я в них не нашла, Не свивала меня ночь светлой сказкой. На заре поцелуй не звучал.

20 января 1925 г.

Нужно поставить сто лошадей в десяти стойлах, чтобы в каждом стойле была одна лошадь???

С Т О Л О Ш А Д Е Й

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

3 февраля 1925 года.

Вот сейчас семь часов вечера, я сижу дома одна и думаю: когда-то будет лето… февраль, март, апрель, май, июнь, июль… Если я дождусь, то я должна написать в те месяцы что-нибудь. Буду ждать! Остаюсь жива и здорова.

Шура Голубева.

* * *

Ох, вы звери, мои звери, звери лютые мои, Растерзайте мое тело, тело белое мое, Выньте сердце, отнесите другу милому мому, Милый взглянет, усмехнется, Все, может, вспомнит про меня…

1925 г., 10 февраля, я писала на постели, лежала и писала в 9 час. утра.

Прибаутка

И туда-сюда дорожка, И туда-сюда межа. Кто мого С — у полюбит Тот покушает ножа. Бабы — дуры, бабы — дуры, Бабы — бешеный народ, Увидали девку с парнем И стоят разинув рот. Не скажу, кого люблю, Не скажу которого, У него четыре брата, Люблю чернобрового. Я хожу, хожу-гуляю, Гуляю у сада, Милый не был три недели, Какая досада. Я страдала, страдать буду, И собой не дорожу, Мать мне голову отрубит, Я баранью привяжу.

Вот мы сейчас сидели с Женей на лавочке, а я даже не знаю, на какой это улице. Шура-Дура, черт!

24 февраля 1925 года.

Сижу дома и никак не могу ни с чем сообразиться. Уж так мне скучно! Я одна, тихо в комнате. Дина ушла на репетицию, а мне не захотелось, и я осталась дома. Не знаю, что и делать? Идти никуда не хочется, подруг иметь не хочется, любви тоже. Все через Серку! Ах, зачем я так рано любила? Неужели я не знала, что это — ложь, обман? Неужели я не знала, что это не надолго, и думала, что это легко, но теперь…

О, где же года 1923 и 1924? Теперь только слезы и слезы…

Голубева Шура, 17 лет.

* * *

Я когда с тобой гуляла — Всегда был тебе почет! Всегда милым называла. А теперь паршивый черт.

Наша дружба с Женей Наседкиным.

Наша дружба с Женей началась 28 февраля 1925 года.

Это я записываю себе на память.

Голубева Шура, 17 лет.

*****

Бери от жизни Все, что хочешь. Бери хоть крохи от нее. Ведь жизнь на жизнь Ты не помножишь, А дважды жить не суждено.

На память вечную Шуре от Коли Ложкина.

Вы хороши и авантюрны, Прекрасны, милы и добры, Но для меня ничуть не важны, По мне хоть чорт вас побери!

Николай Ложкин.