Книга Фадеев - Василий Авченко

…Эренбурга в Китае звали «Эйленбо», что означало «крепость любви». Фадеева китайцы величали «Фадефу». Он с гордостью сказал Эренбургу: по-китайски это значит «строгий закон».

Разгром «Молодой гвардии»

Устойчивый миф о «Молодой гвардии» гласит: Фадеев написал неплохую книгу, но усатый тиран заставил усилить в ней роль партии. Фадеев взял под козырек и книгу переписал, чем безнадежно ее испортил.

С действительностью у этого мифа, как и у всякого другого, отношения сложные.

…Оконченных больших произведений у Фадеева всего два: великолепный «Разгром» и искренняя, жаркая «Молодая гвардия».

Между ними есть внутренняя связь.

В 1918–1919 годах Фадеев сам был «молодогвардейцем» — работал в большевистском подполье наводненного интервентами Владивостока, потом ушел в партизаны. Психологию подпольщика он знал на личном опыте.

Шахтерская среда тоже была ему хорошо знакома (сучанское «угольное племя»). «Я охотно взялся за роман, чему способствовали некоторые автобиографические обстоятельства. Собственную юность я начал также в подполье… Судьба так сложилась, что первые годы юности проходили в шахтерской среде. Потом пришлось учиться в горной академии. И наконец, в 1925–26 годах много пришлось работать в соседнем с Краснодоном шахтерском округе», — вспоминал писатель. Он вообще был неравнодушен к шахтерам — в сценарии «Сергей Лазо» появляется «угольное племя», на этот раз — из сибирского Черемхова.

Есть и более глубокие исторические параллели. Николай Пегов, в 1938-м возглавивший Приморский край, вспоминал, что перед ним встала задача срочного увеличения добычи угля: «Возникла мысль расшевелить старую шахтерскую гвардию[312] Сучана, кадровых горняков, ушедших уже на пенсию. Большинство из них приехали из Донбасса с первыми партиями „законтрактованных“ рабочих и начинали здесь разработку угольных месторождений. В годы революции и гражданской войны они с оружием в руках завоевывали и отстаивали Советскую власть в Приморье».

История закольцевалась: Донбасс — Сучан — Донбасс.

Тему книги предложил ЦК комсомола. Но сказать, что Фадееву поручили — и он послушно козырнул, было бы упрощением (мы помним, как он отказался от написания биографии Сталина). Сначала речь шла о том, что он как писательский глава посоветует кому-нибудь из литераторов взяться за тему Краснодона. Фадеев хотел поговорить с Тихоновым, Горбатовым… Но вдруг увидел, что это — его. Из ЦК комсомола через пару недель позвонили, чтобы узнать, кто возьмется за книгу, — а Фадеева на месте не оказалось: сорвался в Краснодон.

На Донбассе — уже на новом витке истории — повторилась его собственная юность.

Фадеев отмечал: молодогвардейцы были интеллигентными молодыми людьми, тогда как в приморском подполье времен Гражданской «интеллигентных молодых людей… было чрезвычайно мало» — та молодежь была «полуграмотной», а революционность ее была «в основном стихийной». Но вот поколение сменилось. Выросли новые люди, родившиеся уже в 1920-х. У членов «Молодой гвардии», писал Фадеев, революционное сознание — ясное, а не стихийное.

В Приморье шла Гражданская — но воевать приходилось и с японцами, и с другими интервентами, в силу чего война приобретала черты национально-освободительной. На Донбассе шла Отечественная — но противостоять приходилось и «своим» предателям-полицаям. Зеркальная ситуация.

Фадеев писал не только о краснодонцах, но и о себе, о своих товарищах: «Когда я начал работать над „Молодой гвардией“, мне казалось, что я пишу не о подпольной организации Краснодона периода второй мировой войны, а о владивостокском большевистском подполье…»

Вряд ли случайно и такое совпадение: именно в период работы над «Молодой гвардией» Фадеев стал разыскивать любовь своей юности Асю Колесникову, которую не видел четверть века. Их переписка завязалась во время работы над второй редакцией романа. Взявшись за краснодонский материал, Фадеев вернулся к своему прошлому, наделяя молодогвардейцев чертами старых приморских друзей. «Заповедные образы своей юности он переодел в одежды комсомольцев сороковых годов. Впрочем, лжи тут не было…» — заметила В. Герасимова.

Справедливо пишет Яков Голомбик — последний из «коммунаров» — о надгробии Фадеева на Новодевичьем кладбище: «Когда я вижу группу молодогвардейцев под его скульптурным портретом, они принимают для меня образы молодых партизан — Бородкина, Фадеева, Судакова (Билименко), Нерезова, Дольникова»[313].

Уже не удивляешься тому, что молодогвардейцы в фашистском застенке поют про «штурмовые ночи Спасска», а лирическое отступление «Друг мой! Друг мой!.. Я приступаю к самым скорбным страницам повести и невольно вспоминаю о тебе…» обращено автором к расстрелянному «соколенку» Грише Билименко.

Финальные сцены романа, в свою очередь, отсылают к описанию гибели Игната Пташки в «Последнем из удэге».

В книгах есть и прямые сюжетные пересечения. В каком-то смысле «Молодая гвардия» — это «Разгром-2»: снова отряд гибнет, и остаются немногие, чтобы жить и исполнять обязанности.

А вот — из поздней (1950) критики «Разгрома» от Корнелия Зелинского: «Будучи глубоко партийным по методу и всему духу своему, этот роман обошел жизнь самого партийного коллектива… Партизаны даже не упоминают имени Ленина. Вряд ли так было в действительности. В действительности Уссурийская тайга в те годы жила политикой» (Зелинскому из Москвы, конечно, виднее, чем жила Уссурийская тайга). Не критика ли первой редакции «Молодой гвардии» — именно за недостаточно отраженную роль партии — сподвигла Зелинского на этот выпад?

Можно сопоставить Мечика из «Разгрома» и Стаховича из «Гвардии»: та же тема «недоброкачественного человека», который, не обладая подлинной «идейностью», в критической ситуации ломается и подводит товарищей.

Но самое главное — в другом. Фадеев сразу увидел в истории молодогвардейцев свою главную тему, начатую еще до «Разгрома», — сотворение нового человека[314].

«Молодая гвардия» вышла в издательстве «Молодая гвардия» — словосочетание давно было крылатым, не Фадеев его придумал[315]. Молодую гвардию выкликали, выковывали — и вот она пришла, воплотилась.