Книга Виктор Астафьев - Юрий Ростовцев

— Да, снимок великий! А Василий Иванович Белов часто в Сибле бывал?

— Сколько же вы всего прожили в Сибле лет?

— Вот и не скажу.

Юлия Федоровна помогает мужу:

— Думаю, лет семь. Вот сейчас еще эпизод вспомнила. Жил там сельский интеллигент — Илларион. По деревенским меркам — зажиточный. У него дом в два этажа, это редкость для тех мест. Был у него огромный сундук с книгами. Он их читал и относился бережно. Когда почувствовал, что стал совсем плох, позвал Виктора Петровича и при нем открыл заветный свой сундук. Среди множества старых изданий Виктор обнаружил знаменитую дореволюционную книгу Елены Молоховец. На титульном листе была печатка самого автора. Виктор на какой-то праздник позже ее нам подарил.

Кстати, прежде посредине деревни была маслобойня. Она упоминается в одной из затесей. Местный мастер подкармливал голодных ребятишек. Но мы видели только место, на котором она находилась.

Жаль, что лето там короткое. Только земля оттаивала, только покрывалась купавками, этими северными розами, как снова приходили холода. Купавы были интенсивно оранжевого цвета. Сильно отличались от бледно-желтых сибирских.

Дом Виктора стоял на горе. У сына есть фотография девушки-пастуха. Она с палкой стоит у изгороди, которая спускается к реке. Когда мы весной приезжали, этот спуск был покрыт на удивление крупными купавками. Ступать на этот ковер из цветов казалось кощунственным. Мы шли осторожно, след в след по едва обозначенной тропке, старались не давить цветы.

— Кубень, — поясняет Капустин, — река с перекатами и крутыми поворотами. Ловили в ней рыбу на кузнечика. Он трепыхался и привлекал внимание рыбы.

Кстати сказать, один наш приятель в Сиблу приплыл из Москвы на лодке. Звали его Николай Филиппович. Приплыл, значит, и спрашивает у местных дом Капустиных. Все были поражены. Поверить в это и в самом деле было трудно.

— Вот еще эпизод, смешной и грустный. Как Астафьева на собственный творческий вечер не пустили, — продолжает рассказ Капустин.

— И как же?

— А рожей не вышел, как он сам о себе говорил, — смеется художник.

— Однажды Виктор Петрович приехал в Москву, одетый хоть и тепло, но несколько нелепо. Был он в грубой дубленке и почему-то в резиновые сапоги вырядился. А ведь от них ноги еще больше ломило — они у него всегда побаливали.

Предстоял его авторский вечер. Пошли покупать ботинки. Купили вроде хорошие, как-то повеселели — в предвкушении вечера было у нас обоих прекрасное настроение. Он поехал по издательствам пригласительные раздавать, а я пошел Юлю встретить, чтобы пойти вместе на его выступление. И вот мы уже в фойе зала, а его нет. Вдруг я слышу какую-то ругань, возню на входе. Всмотрелся, там — он. Что же оказалось?

Все билеты, которые у него были, он раздал знакомым, себе не оставил, понадеялся, что автора так пустят. И документов никаких не захватил. Вот его билетерша и не пускала. Баба оказалась заполошная, требует билет, и все тут. Виктор обиделся, в бутылку полез. Я подхожу и протягиваю билет: «Вот мой билет на двоих, пропустите. Он со мной. Очень ему хочется писателя Астафьева послушать…»

Юлия Федоровна дополняет:

— Еще долго он вспоминал о том случае: «Что на себя ни наденешь, рожа всегда выдает происхождение. На собственный вечер не пустили!»

Евгений Федорович показывает и комментирует снимки с их плаванием по Оби:

— Видишь, станция «Никита», теперь звучит забавно. Но никак с девицей-киллером из ТВ-ящика это место не связано. А это мы с Виктором Петровичем отправляемся в Салехард, идем вверх по Оби.

Вот поселок в окрестностях знаменитого Березова. Оттуда родом капитан рыбнадзорного катера, который нам дали на две недели. Мы пошли удить рыбу, а женщины — в дом капитана. У него был братишка двенадцати лет. Купаясь, тот обнаружил место, где когда-то затонуло суденышко. А вода выбрасывала на отмель предметы из прошлого. Встречались там довольно ценные серебряные и золотые веши.

Поездка была изумительная, экзотическая. Ханты в чумах. Отличная рыбалка. Вот мы на катере. Виктор увидел стаю уток, сел и стал стрелять. Тридцать уток подбил. Нырки. Они остаются на поверхности. Мы их сачком собрали, и больше не надо было думать в поездке о пропитании.

У меня был хороший спиннинг, но почему-то не ловилось. Бросил леску с куском мяса за борт, а сам пошел в каюту. Возвращаюсь, а моя леска утянута под брезент. Ага, думаю, издеваются, сапог прицепили или еще что. И так это небрежно тяну, а идет трудно. Наконец вытаскиваю крупную рыбину. Чир! Разрезали его со спины, чуть посолили. Двадцать минут полежал — и готов к употреблению. Ох, и вкусная рыба. Какой же был закусон.

Прошу Евгения Федоровича рассказать о других ярких встречах.

— Коля Рубцов бывал у меня здесь, в этом доме. Приходил с деревянным чемоданчиком, когда приезжал по делам в Москву. Однажды иду по коридору издательства, смотрю, он стоит. Грустный. «Ты чего такой мрачный?» — «Половину стихов из книжки выкинули». — «Покажи». Я прочитал — хорошие лирические стихи. Взял папку с отброшенными стихотворениями и пошел к главному редактору издательства Борису Соловьеву. Стихи Рубцова я тогда отстоял!

Был знаком и с Василием Шукшиным. Меня поразили, помню, сапоги в обтяжку, ножки тоненькие. Он издавал тогда книгу «Я пришел дать вам волю». Встретил его на лестнице. То да сё, покалякали, но беседа не складывается. «Что, — спрашиваю, — редактора заедают?» — «Да вовсе книга застряла». Вот те раз.

Пошел по кабинетам. «Что же не издаете такого интересного писателя?» — «Шукшин интересный?! — возражает мне одна наша руководящая дама. — Графоман. Таких к издательству близко подпускать нельзя». Спустя годы та дама первая о Васе книжку накатала. А я пошел дальше по кабинетам, но как-то на этот раз не складывалось. Говорю Васе: потерпи чуток, что-нибудь придумаю.

Буквально в ближайшие после разговора с Шукшиным дни мне звонит начальство — куратор из ЦК, женщина. А я был в тот момент секретарем партийной организации издательства. Звонит по поводу пьяных дебошей одного из наших заведующих редакцией: «Почему пьет ваш сотрудник, даже хулиганит!» Он кого-то по пьяному делу укусил. Мне вроде нагоняй. Будем исправляться, говорю. После этого она так вежливо меня спрашивает, есть ли у меня какие проблемы.

Вот, отвечаю, есть хорошая книга у Василия Шукшина, но застряла. Она отмолчалась, ни слова не сказала. Но потом позвонила директору: правда ли, что в издательстве есть хорошая книга Шукшина? «Да, мол, правда». — «Так что ж не издаете? Чего же хорошую книгу держите?» Он сразу команду: издать! Рад, что все же нашел я ход, чтобы защитить книгу писателя. Был рад, когда мог помогать ребятам…

— Евгений Федорович, а вы помните, как другую астафьевскую книгу оформляли, «Стародуб»?

— Она в «Советской России» выходила и называлась «Повести». А сосватала меня на эту работу Эльвира Розен, художественный редактор тамошний. Материал мне уже был знакомым, взялся с радостью.