Книга Чеченская рапсодия - Юрий Иванов-Милюхин

— Я так понимаю, что свадьба барышни и кавалера принесла бы выгоду этому герцогу и его большому семейству? — негромко спросил он. — Проще сказать, это будет брак по расчету, как у нас, допустим, женитьба сына простого казака на дочери станичного атамана.

— Я всегда говорила, что ты у меня самый умный мужчина. Добавлю только, что никаких чувств друг к другу они не испытывают, их объединяет лишь страсть к приключениям, — улыбнулась облитая лунным светом Софьюшка. — Добавлю, что месье Буало решил жениться только в тридцать пять лет. Если учесть его упорство, доставшееся ему от вояки-отца, то можно поверить в то, что до этого срока он свое слово не нарушит. А теперь пример, который ты назвал вначале, перенеси из нашей с тобой семьи на французскую знать и получишь первичный результат.

— Значит, Сильвия и Буало не давали друг другу слово. То-то, гляжу, ведут они себя как вроде знакомые, а не как жених с невестой, — огладил бороду Дарган. — Тогда кому какое дело, кто добивается его или ее к себе внимания.

— Вот именно.

— Если дело обстоит таким образом, то пусть наши дети с этими наследниками французских богатеев между собой сами разбираются, — станичный атаман покрепче обнял тихо засмеявшуюся супругу и поудобнее умостил голову на подушке. Уже засыпая, он глубокомысленно изрек: — Лишь бы роду Даргановых от их действий не было никаких неприятностей.

Глава четырнадцатая

С ногайских степей пахнуло знойным августом, белые вершины недоступных гор задымились зыбким маревом, а французские гости и студент Петрашка и не думали покидать станицу Стодеревскую. Двое не спешили на родину, будто нашли в крохотном раю под стылым хребтом Большого Кавказа что-то такое, от чего нельзя было оторваться, не оставив здесь части своей души, третий же, Петрашка, тоже маялся нудной болью, испепелявшей его изнутри. Многочисленные члены семьи лишь поглядывали на них, но ни о чем не спрашивали. Все было ясно и без расспросов. Мадемуазель Сильвия и месье Буало даже помогали по хозяйству, всячески стремясь не быть обузой для большого семейного клана. Впрочем, их никто не прогонял, а в последнее время даже стали принимать за своих.

Студент старался реже попадаться на глаза отцу, целыми днями пропадая на рыбалке и на охоте. Он помнил о строгом наказе батяки после отпуска отправляться за границу. Но полковник будто забыл о своем обещании, окунувшись в заботы, которых с увеличением семьи заметно прибавилось.

Глядя на страдальцев, и Захарка с Ингрид, которую здесь все быстро стали звать Иришкой, не торопились отправляться в Санкт-Петербург. Их с французами связывала какая-то тайна, которую они не переставали обсуждать, уединяясь в дальние углы хаты, заставлявшая их переносить сроки совместного отъезда.

Прощание гостей с домом Даргановых постоянно откладывалось. Все словно ждали развязки запутанного любовного узла, от которого старшая из сестер Аннушка тоже спала с лица, позволив под темными своими глазищами образоваться лиловым кругам. Или смелого поступка кого-то из участников любовного треугольника, в результате которого был бы разрублен этот узел, соединявший столь многих людей. Но этого не происходило и могло вообще никогда не произойти из-за сурового казачьего уклада жизни, во многом схожего с горским. И когда наступил бы последний срок, молодые люди, источенные чувствами как спелое яблоко червяками, разъехались бы в разные стороны влачить свою судьбу дальше. Только звездный плащ жизни, весь в прорехах от неразделенной любви, уже не согревал бы их как вначале пути, он ниспадал бы с плеч рубищем нищего, для которого и медный грош за счастье.

Надвигалась очередная операция русских войск по зачистке от многочисленных банд абреков Большой Чечни и примыкающего к ней Дагестана. Казалось бы, что еще горцам нужно было доказывать, если Азербайджан, Армения, Грузия, некоторые районы Ирана и Турции считались уже законными владениями Российской империи, а чеченцы с дагестанцами проживали в ее глубоком тылу. Но неуловимый Шамиль снова собирал под знамена ислама отряды своих соплеменников и направлял их на караваны, на палаточные солдатские лагеря, контролируя ущелья и дороги вплоть до грузинского Крестового перевала и господствуя на заоблачных вершинах гор до границ тех же Турции с Ираном. Мощное государство не могло пока справиться с басурманом и предать его суду, куда более снисходительному, чем тот, который он сам учинял русским солдатам и офицерам, попавшим к нему в плен. А может, никто из столичных чинов и не думал унимать разбойника, потому что тогда упали бы доходы купцов и заводчиков, снабжавших армию всем необходимым. Капитал дробил косточки невинных людей, превращая их в звонкую золотую монету и бумажные ассигнации, тем же золотом обеспеченные. И это больше походило на правду.

Полковник Дарганов завершал объезд постов, выставленных вдоль левого берега Терека от въезда в станицу до выезда из нее. Эту обязанность он всегда исполнял сам, если из штаба казачьих войск в Моздоке приходила цидулка об усилении мер предосторожности. Она значила, что скоро солдаты начнут наводить деревянные переправы через горную реку, интенданты подтянут к ней обозы с продовольствием и с амуницией, а потом наступит черед стрелковым ротам переходить на правую сторону Терека и скорым маршем углубляться в горные теснины, эти цитадели неуловимых разбойников.

Станичному атаману, возглавлявшему сейчас небольшой отряд казаков, оставалось заглянуть на кордон, не так давно перешедший под начальство племяша Чигирьки, и отбывать домой. Набеги разбойников на усадьбу за спрятанными в ней сокровищами пока не возобновлялись, но это могло случиться в любой момент. Данное обстоятельство тоже добавляло хлопот хозяину дома, заставляя его наперед заботиться о безопасности семьи и гостей. Дорога тянулась по лесу, изредка в кустах подавали голоса разные чакалки. Подумав о том, как быстро летит время, Дарган усмехнулся в усы. Надо же, еще вчера Чигирька ходил в малолетках и мечтал о чине урядника, а теперь станичники сами избрали его своим командиром и настояли на присвоении ему звания подхорунжего. Огладив бороду, атаман покачал головой и осмотрелся вокруг.

Казаки выехали из леса, кони тряской рысью заспешили по лугу со сметанным в стожки пахучим сеном. За лугом темнела стена камыша с коричневыми махалками, полными созревших семян, за ней возвышалась деревянная вышка, на которой стоял наблюдатель. Уже можно было различить, как он перегнулся через перила и прокричал что-то вниз, наверное, предупреждал секретчиков о приближении начальства. В этот момент от одного из дальних стожков донесся сдавленный стон, заставивший казаков моментально натянуть поводья. Двое терцев из атаманского сопровождения взяли то место на прицел.

Дарган прислушался, по-животному потянул воздух тонкими ноздрями, пытаясь уловить запахи дыма и жареного мяса, которые часто исходили от абреков, но ничего подобного не обнаружил. Атаман уже хотел подъехать к копне поближе, чтобы разобраться в причине на месте, когда тишину разорвал заполошный женский вопль. Он хлестко резанул по ушным перепонкам казаков, заставив их дать шпоры коням и вихрем подлететь к придавленному жердинами стожку. От него уже отбегала женщина с задранным подолом и измазанными кровью ногами, испуганное лицо ее было перекошено гневом.