Книга Волхитка - Николай Гайдук

– Договорились!.. Кланька, ты будешь свидетелем: когда камень на море всплывет! Ну, гляди, не обмани, кисуля!

Уходя, он засмеялся, довольный собою. Грязные лапы азартно потёр друг о дружку. Ах, как она, девочка эта, трепетала сейчас перед ним! Как покорная тёлочка перед забоем…

Он остановился, закурил и сплюнул, глядя в сторону магазина. «А то ли будет дальше, киса с бантиком! Уж я тебя теперь не отпущу!..»

5

Однажды Серьга Чистяков с отцом ездил в беловодский городок. Сделав кое-какие покупки, отец на бойню завернул по своим неотложным крестьянским делам.

В ожидании отца, паренёк потоптался возле повозки, потом походил по двору. Постоял возле пустого загона для скота. Просторный этот двор был не похож ни на какие другие. Кругом полно костей; зелёные крупные мухи жутковато жужжат, готовые ужалить, кажется, не похуже разъярённой пчелы. Выгребная яма была неподалёку – смердила так, что не подойти. Прислоненная к стене огромная пила для распиловки туш – сломанная, заржавленная – была точно кровью измазана. И там и тут шныряли по двору жирные крысы, такие наглые, что их нужно было пинать, чтобы с дороги прогнать.

Серьга поморщился: «Весёлое местечко!»

В дверях, над которыми было написано «ЦЕХ УБОЯ», показался хмурый деловой отец.

– Иди сюда! – Махнул рукой. – Поможешь.

Зачем-то пригибаясь, хоты в цехе было высоко, они пошли по сумрачным зловонным коридорам, потом через какие-то подсобные помещения, где висели обезглавленные кровавые туши. Потом как-то неожиданно вышли на просвет и Серьга вдруг увидел полуобнаженного весёлого жлоба – огненно-рыжего молотобойца, который убивал так играючи, что даже папироску изо рта не вытаскивал.

Через несколько минут, когда забой закончился, потрясенный паренёк тайком от взрослых утащил окровавленный молот – в речку сбросил с обрыва.

Варфоломей, молотобоец, заметил и – «чуть ухи не выдернул вместе с башкою».

Вот тогда впервые Серьга и подумал: «Драться нужно уметь! Нужно мастером быть в этом деле. Мастер знает, где поставить золотую точку! Кажется, так мой прадед поговаривал…»

Серьга начал боксом заниматься в школе – секция была. И у него неплохо получалось. Тренер хвалил его неутомимую дыхалку, длинные выносливые руки – достают противника повсюду на ринге. Кряжистый коротконогий тренер с покатым низким лбом неандертальца, с волосатой выпуклой грудью частенько повторял: «В жизни кулаки нужней всего!» Серьга молчаливо соглашался, завистливо глядел на тренерские маховики. Угловатые, грязные, они представлялись отлитыми из чугуна – оттягивали руки до земли. Такими кулаками можно камень крушить и железо горячее мять. А в маленьких светло-сизых тренерских глазах словно бы светилось выражение: сила есть – ума не надо.

И у паренька во взоре стало уже появляться нечто подобное. Он придумал себе «грушу» – простой мешок, набитый речным песком – прицепил к потолочной матице в сарае. После школы или в выходные, натянув боксерские перчатки, Серьга так нещадно колотил эту «грушу» – крыша сарая трещала, готовая рухнуть.

– Ты чо? – рассердился отец. – Очумел?

– А чо такое? – спросил запыхавшийся «боксёр».

– Да ты же завалишь сарай! Иди вон к сортиру, там сделай перекладину, подцепи эту тушу и молоти, скоко хочешь.

Серьга так и сделал. Он занимался боксом остервенело, азартно. И день за днём глаза его, привыкающие смотреть туда, куда бьёшь, становились холодными суровыми глазами бойца.

И вдруг что-то с парнем случилось. Он бросил «грушу» колотить. Мечтательным стал и растерянным. А затуманенный взгляд всё что-то искал и искал за рекою…

6

Любовь – это, наверное, когда человеку хочется быть лучше самого себя – во имя другого.

После встречи с Олеськой паренёк удивительно преобразился. Через день да каждый день чистую рубаху требовал у матери. Тренировки забросил – это ещё ладно. Он стихотворных сборников целую груду набрал в библиотеке, а вдобавок ещё прикупил кое-что в магазине. Упорно глядя в потолок, то мрачнея, то веселея, он зубрил, талдычил Пушкина, Фета, Майкова, Тютчева…

Стихи – как высшее проявление восторга перед земным бытием – сделались его постоянными спутниками.

Серьга похудел, скулы потеряли роскошный молодой румянец, зато покрылись благородной бледностью. Стал он выглядеть солиднее и старше своих лет. Заинтересовался родословной: узнал про серебряный чистяковский топорик, про пещеру за Ревущими Быками. Мечтал Олеське подарить тот неведомый клад, которого, может быть, сроду и не было.

Сегодня с утра, вымеряя шагами просторную горницу, Серьга оживлённо жестикулировал и самозабвенно бормотал стихи – то скороговоркой, то врастяжку. У окна замирал, забывая строку. Вспоминал и дальше двигался. И вдруг спотыкался – опять забывал.

Солнце припекало за окном. Весёлая весна звала на улицу… А он крепился, томился…

Время подошло к обеду.

Отец на крылечке затопал, оббивая сапоги от грязи. Дверь широко открыл и шумно бухнул: всё у него громко получается.

Серьга сунул сборничек отцу и попросил:

– Батя, проверь, пожалста. Последи за текстом.

– Погоди, хоть телогрейку скину. Гонишь, как на пожар.

Виктор Емельянович взял книгу вверх ногами, достал очки, но и в них не сразу догадался перевернуть. С минуту молча и сосредоточенно разглядывал портрет бородача-поэта.

– А иде он, твой тест?.. Здесь? Ну-ну, поехали.

Между страницами – вместо закладки – лежала сухая незабудка. Вдруг выпала на пол… Серьга смутился, поспешно поднимая цветок.

– Нам это задавали, – оправдался как бы между прочим.

Крестьянину и так понятно было: стихи по своей воле ни один разумный человек талдычить не станет. Он согласно тряхнул головою: очки с переносицы съехали к толстым розоватым крыльям носа.

– Конечно, – посочувствовал. – Валяй! А то уже од ложечкой сосеть…

Серьга воздуху набрал побольше, вскинул глаза к потолку:

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья.

Серебро и колыханье

Сонного ручья.

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца.

Ряд волшебных изменений

Милого лица.

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря.

И лобзание, и слезы,

и заря, заря…

Виктор Емельянович глубоко задумался. Книгу на колени положил. Седые, кустами торчащие брови обмякли. Лазурный бесхитростный взгляд убежал в окно – за Летунь-реку, где стояли в белой дымке сосняки на крутояре. Лицо у крестьянина посветлело, морщины разгладились.

Серьга сразу угадал добрый настрой родителя. «Во-о! Проняло батяню! – восторженно подумал. – Конечно, проняло. Он только с виду каменный…»