Книга Миссия невыполнима (сборник) - Владислав Картавцев

Он шел против ветра. Его голова пряталась под тяжелым капюшоном, из-под которого торчали только нос с глазами, освещавшими путь. Его путешествие длилось уже две недели и целиком проходило по этим безлюдным местам. Пищей ему служили случайно встреченные на пути лютые волки и дикие собаки Динго, которых он догонял и разрывал зубами прямо сходу. Конан был прирожденным северянином. Так что ему не составляло большого труда выследить и убить одинокое животное или даже целую стаю. Воды в виде снега кругом было предостаточно, зверья в те доисторические времена водилось в избытке, поэтому он спокойно – когда пришел назначенный час – двинулся в путь, не опасаясь умереть от голода или от жажды.

Конан окинул взглядом окрестности. В путешествиях он всегда опирался на свой опыт, знание местности и свои прирожденные дикие инстинкты, и сейчас они безошибочно подсказывали ему, что конца его пути по тундре нет – и не предвидится. Насколько он знал, впереди его ждали еще сотни лиг унылого скучного серого пути сквозь снежную пургу и мглистые туманы. Он пожал плечами. Поглубже втянул голову в плечи и вспомнил свое совсем недавнее прошлое.

Он вспомнил, как пиратствовал на Штормовом море, которое находилось внутри огромного континента и соединялось с океаном множеством полноводных рек, где под его началом сотни свирепых пиратов наводили ужас на прибрежные города. Добыча вперемешку с кровью лилась рекой, жаркие красавицы всегда готовы были разделить с ним ложе, а расшитая золотом сафьяновая одежда и красивый именной палаш, принятый им из рук самого маршала Тухачевского, никому не позволяли усомниться в его – Конана – уникальном статусе. Здесь – посреди ледяной пустыни – он особенно нуждался в женской ласке и утешении. Монотонный и однообразный пейзаж, сейчас окружавший его, напоминал ему какое-то гнусное болото, которое высасывало всю его мужскую жизненную силу, страсть и достоинство.

Он зарычал. Женщину хотелось все больше и больше. Он чувствовал, что откуда-то изнутри приходит знакомое ему звериное желание овладеть и насладиться, и почувствовать в объятиях упругое биение дивного страстного горячего тела. Пред глазами встала картина пышногрудой красотки из Трихопола, которая так задорно подмигивала ему в разудалом кабачке на окраине, куда судьба занесла его в один из особенно прибыльных дней. Он вспомнил, как подозвал ее и предложил разделить с ним обильную трапезу. От ее улыбки у него закружилась голова, и кровь прилила к вискам. Вожделение буквально разрывало его изнутри, лицо побагровело, глаза готовы были выскочить из орбит. Казалось, что от желания он сейчас взорвется, как перезревший на жарком солнце плод черноплодной рябины.

– Ну, нет, так нельзя. У меня уже руки трясутся. С такими делами я точно скоро импотентом стану. Все! Ни одной строчки, пока жена не вернется из отпуска. И никакого велосипеда! И точка. Я сказал. Буду лучше ходить с мужиками на футбол!

Обидно, да!

Песок кругом,

И пляжи золотые все светом утренней зари освещены.

И я такой весь на рыбалке с катером совместно

Плыву себе по воле волн прибрежных.

Плыву комфортно, не сгибаясь под тяжестью раздумий грешных

О браконьерстве, о правах, о рыбных стаях и о вреде,

Который рыбе принесу свое рыбалкой.

Червя в достатке,

Удочки и спиннинг,

Все снасти должные,

И стоят хорошо в валюте местной —

И это, без сомненья, многое решит в сегодняшнем турне за рыбой.

Сам катерок пыхтит неспешно по мере сил,

А капитан – морское чудо,

Весь из себя в наколках с якорями во всех местах,

С русалками и рыбах на манжетах просоленного кителя из ткани хлопковой,

Но с добавлением вискозы, я уверен.

Моторчик – так себе, трудяга,

Но где же взять другой в такой дыре,

Как этот сонный остров на Карибах

С отелями из мрамора

И с добавленьем янтаря из Польши,

Добытого в Калининграде стараниями вод балтийских?

Моторчик трудится, жужжит пчела пчелою,

И сонным шершнем,

И шмелем на пастбище тенистом

С овечками вдали и чабаном неподалеку в бурке,

Что от отца досталась по наследству.

Кинжал лежит, сверкая бликом света,

Работая препятствием волкам,

Которые замыслили отаре вред принесть.

Кинжал – у мальчика,

У чабана, что в бурке,

Что сладко грезит о рыбалке на Карибах —

И на тунца, и рыбу-меч, и рыб, летающих вдали на крыльях быстро.

Но хватит о кинжале,

Оружие не может стать тем рычагом,

Которым можно сдвинуть мир,

Но лишь любовь.

Откуда мысль пришла сия мне в голову – в тумане подоплека.

Ведь мысли сонные витают незаметно,

И солнышко печет,

И ветерок, что гасит шум мотора трудяги-катерка,

И вопли капитана, что дорого кругом бензин и fuel – что тоже самое, но только, по-английски.

Шасть, мимо пролетел на крыльях жирный толстый рыб,

И я уверен, что именно он рыб, никак не рыба.

Уж больно толстый и уверенный в себе.

И нагло смотрит снизу вверх, сверкая чешуей на солнце,

Пытаясь пролететь чуть-чуть не милю разом, без посадки.

Уж скоро время наживить червя придет и ждать,

Когда удача, и задор, и радость жизни

Тунца или еще какую живность насадят на крючок шипастый мне.

Кэп смотрит зорко так глазами

С суровым прищуром из-под бровей густых,

Что выкрашены хной и представляют буйство красок в середине океана,

И по контрасту не уступят глубокой синеве небес,

И солнцу в небе, и луне, что спряталась за горизонтом робко

И ночи ждет.

Кругом простор,

И дышится легко,

И легкие глотают воздух, что меха – насыщенно и плавно.

А вот в Москве или еще в какой столице какой-нибудь страны

Сейчас все бегают, скрипят зубами в пробках сумасшедших

И лета ждут, чтобы потом потеть.

А мне легко, свежо и радостно,

И думать хочется лишь только об одном —

О рыбе где-то там в глубинах океанских.

Вот катерок решил замедлить ход,

Команда «Стоп, машина!» отдана —

Как хорошо, что есть мотор на судне!

Ведь без мотора мне никак —

Пришлось бы веслами пытаться что-то делать,

Как будто бы я раб в цепях триремы римской

На нижней палубе с соседом устрашающего вида.

Приплыли,

Вдалеке средь волн мелькают тут и там прожорливые чайки,

Которые слывут у местных чем-то вроде птиц морских или еще каких чудовищ —