Книга Ночи Калигулы. Восхождение к власти - Ирина Звонок-Сантандер

— Тит Цезоний, приветствую тебя!

Цезоний, сухой лысый мужчина с длинным носом и узким лицом, подобострастно соскользнул с ложа и подбежал к императору.

— Давно не видел тебя! — голос больного императора порою слабел и переходил в шёпот. — Вспоминаешь ли минувшие годы?

Тит Цезоний смущённо улыбнулся. Прежде он поставлял спинтриев Тиберию. И даже наставлял их, как получше ублажить императора.

— Как забыть, цезарь?! — почтительно отозвался он.

Тиберий отрешённо прикрыл морщинистые веки.

— Ты обучил Марка Силия плясать египетский танец. Где подевался этот мальчишка?.. — император вздохнул. — Наверное, сбежал. Я повелел бы преторианцам разыскать его, но никак нельзя! Силий — свободнорождённый, сын римского всадника.

Тиберий не заметил, как съёжился Калигула, заслышав имя Марка Силия. Гай хорошо знал, что случилось с лукавым спинтрием.

— Помню, у тебя была красивая дочь, — помолчав немного, заявил император.

— Она уже вышла замуж, — осторожно ответил Тит Цезоний.

— Научил ли ты её тем соблазнительным штукам, которые показывал моим деткам?

— Нет, цезарь, — тихо ответил патриций. И, чувствуя на себе откровенно любопытные взгляды, смутился так, что покраснел вплоть до блестящей гладкой лысины.

— Жаль, жаль… — задумчиво пробормотал император, разглядывая складки на тунике Цезония. — Я свёл бы её с внуками…

— Цезония замужем, — боязливо напомнил тот.

— Разве это препятствие?! — презрительно скривился Тиберий и захохотал.

Тит Цезоний благоразумно промолчал. И склонился так низко, что никто не заметил, как изменилось его лицо.

— Иди, насыщайся, — небрежно махнул рукой император. Блестнули перстни, отражая пламя светильников.

Тит Цезоний попятился к своему столу, не осмеливаясь повернуться задом к императору.

— Я устал, — прошептал Тиберий, отталкивая очередное блюдо. Лицо его побагровело, одышка стала заметнее. Он слабо щёлкнул средним и большим пальцами правой руки. Два раба-египтянина подскочили к императору и осторожно помогли ему подняться с ложа.

— Отведите меня в опочивальню, — прохрипел он и громко икнул. Тоненькая струйка вина, смешанного со слюной, вытекла из полуокрытого рта.

Занавес у входа пошевелился. Оттуда выскользнул лекарь Харикл. Уже около часу он озабоченно наблюдал за тем, как меняется цвет лица императора.

— Чего ты хочешь? — высокомерно спросил у лекаря Тиберий. И, оглядывая притихший зал, громко добавил: — Я вполне здоров!

— Да, цезарь! — поспешно согласился Харикл. — Позволь мне лишь поцеловать тебе руку на прощание.

Тиберий усмехнулся и величественным жестом протянул лекарю правую ладонь. Харикл, склонившись, приложился устами к перстню с орлом. Но длинные смуглые пальцы лекаря тем временем нащупали пульс императора. Харикл омрачился: слишком слабо и прерывисто билось сердце Тиберия.

— Что ты делаешь?! — обозлился император, разгадав хитрость лекаря. — Проверяешь, здоров я или болен?

— Нет, — испуганно замахал ладонями Харикл. И замер, низко склонив голову. Он видел лишь тощие, с неровно остриженными ногтями, пальцы императора, выглядывающие из ремешков сандалий. И ещё — истоптанные лиловые фиалки, которыми был усыпан мозаичный пол.

— Я покажу всем, что я ещё полон сил! — Тиберий угрюмо погрозил лекарю крючковатым пальцем. — Ступай прочь.

Харикл униженно убрался, подметая пол непомерно длинной коричневой туникой. Император провёл верного лекаря тяжёлым недоверчивым взглядом. И, опираясь на плечо раба, вернулся за стол.

— Подай вина! — раздражённо велел он.

Громко хлебая цекубское из серебрянной чаши, он искоса оглядывал гостей. «Мерзавцы, ждут моей смерти! — думал он, снова воспламеняясь привычной ненавистью. — А я не умру! Назло им!» Тиберий лениво кивнул головой и махнул ладонью по направлению стола. Верный, хорошо обученный Антигон понял безмолвное указание господина и поспешно поднёс ему блюдо с фазаньей грудкой — любимое лакомство Тиберия.

— Глупец! — возмутился император. — Как я буду жевать это? — и страшно ощерился беззубым ртом.

— Позвать Вителлия или Фавстину, чтобы пережевали? — тихо осведомился Антигон.

— Подлая бестия! Хочешь, чтобы гости потешались надо мной? — Тиберий сердито швырнул нежную фазанятину в лицо рабу. — Подай мне устрицы! Что там ещё есть? Улитки? Неси улитки.

Антигон, покорно вытирая лицо от жирного коричневого соуса, подал императору тарелку с толстыми розовыми улитками, отваренными в вине. Две собаки грызлись около ложа, наперебой стараясь завладеть упавшим куском фазаньей грудки.

LXXII

Пиршество подходило к концу. Ранний рассвет заглядывал в окна. Некоторые гости тихо подрёмывали, уткнувшись лицом в бедро соседа. И, просыпаясь от резких звуков, испуганно оглядывались по сторонам. Но никто не смел покинуть зал без императорского разрешения.

Тиберий вяло чмокал губами, осколками гнилых зубов пережёвывая варёную улитку. Музыканты в углу сонно перебирали струны арф.

Неожиданно задвигался мозаичный пол под пирующими, задвигались стены. Надрывно задрожал горный хрусталь, вставленный в окна триклиния. Зазвенели блюда и кувшины, ударяясь друг о дружку. За окном раздался сильный грохот, похожий на тот, который испугал жителей Родоса, когда в гавани острова свалился прославленный колосс.

— Землетрясение! — истошно завопил Тит Цезоний. И, не спрашивая позволения цезаря, бросился к выходу.

Завизжали матроны, подхватывая длинные туники. Суетливо бегали рабы. Испуганно полез под низкий стол всадник Марк Теренций, за ногу стаскивая с ложа зазевавшегося сына. Император застыл с открытым ртом, из которого свисала недожеванная улитка.

И сразу все стихло. Побледневшие гости потерянно бродили между сдвинутыми ложами и опрокинутыми столиками. Рабы поспешно собирали битую посуду и упавшие на пол объедки.

В триклиний, оттолкнув охрану, вбежали два центуриона. Бледно-серая пыль припорошила их обветренные лица.

— Обрушился маяк! — кричали они, подбегая к ложу императора.

Тиберий молчал, уставившись выпученными глазами в потолок.

— Цезарь? — центурион Децим Кастр осторожно дотронулся до запястья императора. Рука цезаря обвисла, словно плеть, но он по-прежнему не шевелился.

Гости переглянулись в изумлении и подошли поближе. Калигула, взъерошенный и покрасневший, бросился к Тиберию. Коснулся ладонью узловатой сморщенной шеи и ощутил слабое биение синеватой жилки.

— Он ещё жив… — глухо пробормотал Калигула, оглядывая толпу, обступившую его и Тиберия.

— Слава Юпитеру! — выкрикнул Марк Теренций, поднимая к потолку длинные руки.