Книга Белая роза - Глен Кук

Я попытался отвлечься, проверяя у Госпожи повязку.

На нас упала тень. Подняв глаза, я уперся взглядом в холодные зрачки Молчуна. И в чуть более снисходительное лицо Душечки. Молчун чуть покосился на Ворона. Им тоже придется разбираться. Госпожа вцепилась в мою руку.

– Подними меня, – приказала она. Я подчинился. Она была слаба, как молодое вино, – мне приходилось ее поддерживать.

– Еще не все, – втолковывала она Душечке, словно та могла ее слышать. – С ним еще не покончено.

У Властелина уже оттяпали ногу и руку, швырнули в костер. Следопыт держал его так, чтобы можно было добраться до шеи. Гоблин с Одноглазым ждали головы чуть поодаль, готовые чуть что дать деру. Часть стражников сажала сына Дерева. В небе парили летучие киты и манты. Все остальные вместе со Взятыми гнали по лесам пса Жабодава с его дикарями.

Ворон приближался. А я все не мог понять, что же мне делать.

Властелин, эта погань, был силен. Прежде чем его разделали на кусочки, он прикончил еще с дюжину человек. И даже тогда он не умер. Голова его жила, как голова Хромого.

Пришел час Гоблина и Одноглазого. Гоблин схватил еще живую голову, сел, зажав ее между коленями, и Одноглазый вбил Властелину в переносицу шестидюймовый серебряный шип. Прямо в мозг. Губы мертвеца продолжали неслышно сыпать проклятия.

Шип удержит черную его душу. А голова отправится в костер. Когда уймется пламя, шип найдут и вгонят в ствол сына Дерева. И еще один темный дух будет скован на миллион лет.

Стражники сволокли в кострище и останки Хромого. Не нашли только головы. Ее засыпали обвалившиеся стенки сырой траншеи, откуда восстал дракон.

Гоблин и Одноглазый подожгли костер.

Взметнулось пламя, будто радуясь порученному делу.

Стрела Хромого поразила Госпожу в четырех дюймах от сердца, между левой грудью и ключицей. Признаюсь, я горжусь тем, что извлек наконечник в такой жуткой обстановке, не лишив жизни пациентку. Но левую руку ей надо было обездвижить.

Теперь Госпожа подняла эту руку, потянулась к Душечке. Мы с Молчуном стояли мгновение недоуменно…

Госпожа притянула Душечку к себе. Она была так слаба, что, думаю, Душечка сама приблизилась к ней.

– Ритуал завершен, – прошептала она. – Я именую тебя, Тони Фиск.

Душечка беззвучно завизжала.

Безмагия заколебалась.

Лицо Молчуна почернело от видимой муки. Бесконечный миг он стоял, раздираемый обетом, любовью и ненавистью, и, быть может, высшим долгом. По щекам его потекли слезы. А потом исполнилось мое давнее желание, и я готов был расплакаться сам.

Молчун заговорил.

– Ритуал завершен. – Ему трудно было произносить слова – Я именую тебя, Доротея Сенджак. Истинно именую тебя, Доротея Сенджак.

Мне показалось, что сейчас он упадет в обморок Но этого не случилось.

Упала Госпожа.

Ворон приближался. Словно мало мне боли.

Мы с Молчуном смотрели друг на друга. Думаю, я выглядел не менее измученным, чем он. Потом он кивнул со слезами на глазах. Между нами был мир. Стоя на коленях, мы расплели тела наших женщин. Я прощупал шею Душечки; Молчун нервно наблюдал.

– С ней все будет в порядке, – успокоил я его.

С Госпожой тоже, но ему это неинтересно.

Я до сих пор не знаю, чего обе женщины ожидали в тот момент. Сколько каждая из них отдала року. В ту минуту кончилась их власть над миром. Душечка лишилась безмагии. Госпожа лишилась волшебства. Они нейтрализовали друг друга.

До меня доносились вопли. Рушились наземь ковры. Всех этих Взятых Госпожа брала сама, и после случившегося на равнине она позаботилась о том, чтобы ее судьба стала их судьбой. Теперь они сгинули. Скоро к ним придет смерть.

На поле боя почти не осталось волшебства. Умирал Следопыт, забитый Властелином до смерти. Надеюсь, он ушел счастливым.

Но это был еще не конец. Нет. Оставался еще Ворон. Когда ему осталось пройти еще полсотни футов, он перестал цепляться за Кожуха и двинулся к нам, точно воплощенное возмездие. Взгляд его не отрывался от Госпожи, но по походке его видно было, что это представление, что он сейчас будет совершать подвиг во имя Душечки.

Ну, Костоправ? Позволишь?

Рука Госпожи вздрогнула в моих ладонях. Пульс слабый, но есть. Может быть…

Может быть, обойдется блефом.

Я подобрал свой лук и стрелу Хромого.

– Стой, Ворон.

Он не послушался. Наверное, не слышал. О черт! Если он не… Все пойдет вразнос.

– Ворон! – Я натянул тетиву.

Он остановился. Воззрился на меня, точно пытаясь припомнить, кто я такой.

На поле боя воцарилась тишина. Все взгляды устремились на нас. Молчун опустил на землю Душечку, которую нес в город, обнажил меч, держась между ней и источником угрозы. Почти забавно было наблюдать, как мы, точно близнецы, защищали женщин, чьи сердца нам не завоевать.

Гоблин и Одноглазый осторожно двинулись к нам. Я не знал, на чьей они стороне, но впутывать их не хотел в любом случае. Это должна быть дуэль: Костоправ против Ворона.

Черт. Черт. Черт. Ну почему бы ему просто не уйти?

– Все кончено, Ворон. Убийств больше не будет. – Кажется, мой голос начал давать петуха. – Слышишь? Все потеряно, и все выиграно.

Он смотрел не на меня – на Молчуна и Душечку. И сделал шаг.

– Хочешь стать еще одним покойником? – Проклятие, переблефовать Ворона еще никому не удавалось. Смогу ли я? Придется.

Одноглазый благоразумно остановился в десяти футах от нас.

– Что ты делаешь. Костоправ?

Меня трясло. Все тело, кроме рук, хотя плечи ныли от напряжения – так я натягивал тетиву.

– Что с Ильмо? – спросил я. Горло мое перехватило. – Что с Лейтенантом?

– Безнадежно, – ответил он то, что я и так чувствовал сердцем. – Оба мертвы. Опусти лук.

– Не раньше чем он бросит меч. – Ильмо был моим лучшим другом столько лет, что и не сосчитать. Глаза мне застили слезы. – Они мертвы. Значит, я остаюсь командиром? Старший по званию из выживших, так? Мой первый приказ: мир! Немедля! Все это сделала она! Она отдала свою силу ради этого мира! И никто не посмеет ее коснуться. Пока я жив.

– Тогда мы это изменим, – проговорил Ворон. И двинулся вперед.

– Чертов упрямый осел! – взвизгнул Одноглазый, бросаясь к Ворону.

За моей спиной послышались шаги Гоблина. Слишком поздно. В Вороне было куда больше сил, чем можно было подозревать. И его подстегивало безумие.

– Нет! – заорал я. И спустил тетиву. Стрела пронзила бедро Ворона. Ту самую ногу, на которую он якобы хромал. Он упал с изумленным видом. Меч его отлетел футов на восемь. Лежа в грязи, Ворон смотрел на меня, не в силах поверить, что я в кои-то веки не блефовал.