Книга Беатриса - Оноре де Бальзак

— Ты не ошиблась, крошка, — сказал Максим, — да, я пришел сюда ради твоих прекрасных глаз. Речь идет об одном крупном деле: тебе придется бросить Артура; но зато я устрою так, что он предложит тебе двести тысяч франков.

— А чего ради мне бросать моего горемыку?

— Чтобы выйти замуж за этого болвана, который приехал из Алансона именно с целью брака. Он уже был судьей, я сделаю его председателем суда вместо Блонде, — старику перевалило за восемьдесят; и, если ты умно поведешь свою семейную ладью, твой муженек станет со временем депутатом. Вы войдете в почет, и ты перещеголяешь графиню дю Брюэль...

— Едва ли! — воскликнула г-жа Шонтц. — Ведь она графиня.

— А у этого Фабиена есть какие-нибудь основания стать графом?

— Постой-ка, у него имеется герб, — ответила Орели. Она порылась в великолепной корзиночке, висевшей возле камина, достала оттуда письмо и протянула его Максиму. — Что это значит? Там какие-то гребешки...

— На серебряном поле три червленые гребня — два и один, перекрещенные с тремя пурпуровыми виноградными гроздьями с зелеными листочками — одна и две: внизу — по лазоревому полю четыре золотых пера, образующих решетку, девиз — «Служить» и шлем оруженосца. Не больно-то жирно! Дворянство они, по-видимому, получили при Людовике Пятнадцатом. Вероятно, один из дедов был галантерейщик, а по материнской линии — они разбогатевшие виноторговцы; первый дю Ронсере, возведенный в дворянство, служил в суде — какой-нибудь приказный... Но если тебе удастся отделаться от Артура, господа дю Ронсере будут по меньшей мере баронами, — ручаюсь тебе в том, кошечка. Видишь ли, дитя мое, придется лет пять-шесть прокоптеть в провинции, если ты хочешь, чтобы госпожа Шонтц умерла и возродилась уже в облике супруги председателя суда. Этот дуралей так пялит на тебя глаза, что сомневаться в его намерениях не приходится, — он у тебя в руках...

— Ты ошибаешься, — возразила Орели, — когда я предложила ему жениться на мне, он отнесся к этому чересчур вяло, — вот так же, как нынче идут акции винокуренных заводов на бирже.

— Ну, так я постараюсь подогреть его; он, должно быть, захмелел... Впрочем, пойди взгляни, как там чувствуют себя твои гости?..

— Мне нечего и ходить, я отсюда слышу голос Бисиу, он острит, хотя никто не обращает на него внимания, кроме моего Артура: он считает, что надо быть любезным с Бисиу; сам небось засыпает, а старается показать вид, что слушает.

— Тогда пойдем к ним!

— Кстати, в чьих интересах я буду работать, Максим?

— В интересах госпожи де Рошфид, — отрезал де Трай, — ее невозможно помирить с Артуром, пока ты его держишь; она должна стать хозяйкой дома и ренты в четыреста тысяч франков!

— А мне предлагает всего двести тысяч франков? Нет уж, от нее я меньше трехсот тысяч не возьму. Как! Я заботилась о ее мальчишке и о ее супруге, я замещала ее во всем и везде, а она скряжничает! Нет, дружок! Я хочу сколотить миллион — вот и давайте, сколько мне не хватает. А если ты вдобавок пообещаешь нам место председателя суда в Алансоне, я смогу поважничать в роли госпожи дю Ронсере.

— Идет, — ответил Максим.

— И натерплюсь же я скуки в этой дыре, — философски заметила Орели. — Д'Эгриньон и наша Валь-Нобль столько рассказывали об этой богоспасаемой провинции, что мне кажется, будто я прожила там уже лет десять.

— А что, если я пообещаю тебе поддержку и покровительство алансонской знати?

— Ах, Максим, ты столько мне уже наобещал!.. Да ведь мой голубок не хочет взлетать...

— Ничего, взлетит, он достаточно безобразен: черномазый, толстый, вместо бакенбардов — свиная щетина, да и вообще он похож на свинью, хоть и смотрит коршуном. Вот это настоящий председатель суда! Не беспокойся, через десять минут он споет тебе арию Изабеллы из четвертого акта «Роберта-Дьявола»: «Я у ног твоих...» Но удастся ли тебе кинуть Артура к ногам Беатрисы?

— Трудновато, но общими усилиями, пожалуй, добьемся.

В половине одиннадцатого гости перешли в залу, где был сервирован кофе. Имея в виду обстоятельства г-жи Шонтц, Кутюра и дю Ронсере, нетрудно себе представить, что почувствовал честолюбивый нормандец, подслушав разговор между Максимом и Кутюром. Вот что сказал незадачливому дельцу де Трай, отведя его в уголок и понизив голос, впрочем, с таким расчетом, чтобы его слова долетели до Фабиена.

— Дорогой мой, если вы человек с головой, вы согласитесь принять должность главного сборщика налогов в каком-нибудь отдаленном департаменте, — это устроит госпожа де Рошфид. Орели принесет вам в приданое миллион, и вы легко сможете внести залог, а при женитьбе добейтесь в контракте раздельного владения имуществом. Со временем, если вы умело поведете дела, вы станете депутатом, и в качестве единственной награды за то, что я спасаю вас, прошу предоставить в мое распоряжение ваш голос.

— Я горжусь тем, что буду солдатом гвардии де Трай...

— Ах, дорогой мой, вам повезло! Представьте себе только, — наша Орели влюбилась в этого нормандца из Алансона, и подумайте, чего она потребовала: сделать его бароном, председателем суда в его родном городе и кавалером ордена Почетного легиона! А этот болван не нонял, чего стоит госпожа Шонтц. Она, конечно, страшно раздосадована, а вам это на руку; только торопитесь, а то она девица умная, чего доброго раздумает! Ну-с, будем ковать железо, пока горячо.

Максим оставил опьяневшего от счастья Кутюра и обратился к Ла Пальферину:

— Хочешь, я подвезу тебя, дружок?

В одиннадцать часов в гостиной остались только Орели с Кутюром, Фабиен и Рошфид. Артур дремал в глубоком кресле, а оба поклонника всячески старались выжить один другого, но безуспешно... Г-жа Шонтц положила конец этой борьбе, — она отослала Кутюра со словами: «До завтра, дорогой мой!» — что тот принял за доброе предзнаменование.

— Сударыня, — вполголоса произнес Фабиен, — не отрицаю, что, когда вы меня осчастливили предложением, — правда, в косвенной форме, — я впал в некоторое раздумье; верьте, я лично не колебался бы ни минуты, но вы не знаете моей матушки, — она никогда не согласится на мое счастье...

— По-моему, вы достигли такого возраста, когда человек сам распоряжается собой, — дерзко ответила Орели. — Но если вы боитесь маменьки, тогда нам не о чем разговаривать.

— Жозефина! — нежно произнес Наследник, смело обвивая рукой талию г-жи Шонтц. — Ведь вы любите меня?

— Ну?

— Быть может, мне удастся образумить мою мать и получить не только ее согласие...

— А каким образом?

— Если вы захотите употребить свое влияние...

— И сделать тебя бароном, кавалером Почетного легиона, председателем суда, — не так ли, дружок? Выслушай же меня: я столько на своем веку испробовала, что и добродетель мне по плечу! Могу стать честной, порядочной женщиной, могу добиться для своего мужа очень высокого положения; но я хочу, чтобы он любил меня, чтобы все его взгляды, все его чувства были прикованы ко мне, чтобы он не грешил ни словом, ни делом, ни помышлением... Согласен? Смотри не связывай себя опрометчиво, ведь дело идет, миленький, о всей твоей жизни.