Книга На самых дальних... - Валерий Степанович Андреев

к ходу сообщения и лег сверху на перекрытие, выжидая удобный момент. Как только наступила пауза, он ловко перегнулся через перекрытие и метнул в темную горловину связку гранат. Едва землю под ним тряхнуло взрывом, он скатился вниз и бросился в ход сообщения. Дым ел глаза, обрушенная взрывом земля затрудняла движение, у входа в дзот копошилось что-то липкое и бесформенное. Звуков Михальков не слышал. Видно, свой же взрыв оглушил его. Свет из амбразуры ударил ему в глаза. Он невольно отступил, и это его спасло — автоматная очередь расщепила дерево у самого плеча. Он скорее почувствовал, чем услышал ее. Все, что он делал дальше, Трудно объяснить, это неподвластно законам логики. У него была прекрасная координация движений. Он управлял своим телом безошибочно и четко. Он был гибок, силен и ловок, недаром Хомов сравнивал его с Метелицей из фадеевского «Разгрома». Ударом приклада он свалил сразу двоих у входа, третьего, бросившегося на него с ножом, заколол штыком. Из угла дзота офицер почти в упор стрелял в него из пистолета…

Когда Филиппов и Батаев с трудом прорвались в дзот, они увидели своего командира живым и невредимым в окружении поверженных врагов. Четверо были мертвы, двое офицеров — с тяжелыми штыковыми ранениями.

Тем временем старший лейтенант Тужлов с пограничниками Шейным, Вороной, Курочкиным, Курбатовым, Чекменевым, Уткиным завязали с противником бой в траншее на подступах к дзоту-3. Им удалось захватить два немецких пулемета и вытеснить противника на открытое пространство перед опорным пунктом, под огонь наших пулеметов. Противник в панике отступал к насыпи, подрываясь на собственных же минах, разбросанных им на подступах к дзоту-3. Румыны пытались поддержать своих контратакой от моста и насыпи, но тут как нельзя кстати ожил дзот «Северный». Фланговый его огонь прижал атакующие цепи к земле, и противнику пришлось отказаться от своих намерений.

— Молодец, Михальков! Вовремя, очень вовремя ударил! — не скрывал своей радости Тужлов. — Теперь можно воевать, все дзоты наши!

К 3.30 пограничникам «Береговой крепости» удалось восстановить систему обороны заставы, хотя многое еще в обстановке оставалось неясным. Удалось ли наладить связь с комендатурой, уцелели ли склады, как быть с ранеными, с доставкой воды и боеприпасов? Наконец, удалось ли кому из нарядов вернуться с границы? Вопросы, вопросы, вопросы… Чутье и опыт подсказывали Тужлову, что надо немедленно попытаться вновь атаковать противника, сбить его с насыпи и вернуть мост, пока он не закрепился, не пришел в себя, пока еще совсем не рассвело. Через связных начальник заставы приказал приготовиться к атаке.

По общему сигналу отделения Михалькова и Шеина при поддержке всех трех дзотов поднялись в атаку.

Опасаясь флангового обхода с правой стороны шоссейной насыпи, противник отошел и сгруппировался неподалеку от захваченного им окопа у моста и довольно уверенно отбивался. Тужлов понимал, что выкурить его оттуда будет совсем не просто. Атака грозила захлебнуться или обернуться напрасными потерями. И вдруг — старший лейтенант даже глазам своим не поверил — противник стал в панике бросать свои позиции и скатываться с насыпи прямо к реке. «В чем дело?» — недоумевал Тужлов. И только тут до его слуха долетел со стороны моста характерный родной перестук нашего «дегтярева». «Кто бы это мог быть?»

АРКАДИЙ ХОМОВ

Очнувшись, Хомов первым делом отыскал свой пулемет. Пулемет был цел и вместе с запасным магазином валялся на дне окопа. Окоп был завален трупами. Аркадий с трудом высвободил ногу из-под грузного, уже застывшего тела и приподнялся. Страшно болела голова. Малейшее усилие, любое движение тупой болью отдавали в затылке. Осмотревшись, Хомов понял, где он и что с ним. Вспомнил ночную атаку на мосту, запутавшихся в паутине малозаметных препятствий, ошалевших румынских солдат, сложивших голову здесь, у этого бруствера… Что было потом? Какая-то свалка за спиной, Старков, кажется, крикнул «Аркадий!» — и… удар чем-то по голове. Где же ребята? Что с ними? Как застава?

Приподнявшись над бруствером, Аркадий увидел картину боя. Отсюда, с высоты насыпи, как на ладони был виден весь наш опорный пункт. Огонь одновременно вели все три дзота. Вот справа и слева из траншеи поднялись наши. Пошли в атаку. Хомову даже показалось, что среди атакующих он различил коренастую, плотную фигуру старшего лейтенанта Тужлова. И вдруг огонь со стороны насыпи заставил наших рассыпаться и залечь. Аркадий оглянулся и увидел вражеских солдат. Они были почти рядом, за скатом насыпи, — сплошная плотная цепь.

Хомов бросился к пулемету. «Помочь! Помочь своим», — одна лишь мысль теперь владела им. Боль ушла, притупилась — теперь не до нее! Аркадий поднял пулемет на бруствер, вставил магазин, дослал патрон в патронник, изготовился. Выстроилась, замерла над прицельной планкой прямая четкая линия грязно-зеленых спин. Мушка сравнялась с прорезью прицела. «Ну, Аркадий, давай!» — скомандовал он себе, и первая губительная очередь вспорола насыпь. Заметались, задергались фигурки, как куклы-марионетки в театре. «Что, не нравится? Что, бежим? Эта ворона нам не оборона!..» Аркадий не видел, как наши снова поднялись в атаку и, ободренные неожиданной поддержкой, кинулись к насыпи, он был поглощен боем.

Охваченный паникой противник, потеряв надежду прорваться к мосту, скатывался вниз и бежал к берегу, к воде, только бы спастись. Но и там пулемет Хомова настигал его…

Неожиданно щелкнул отброшенный назад затвор и застыл в этом положении: кончились патроны. Аркадий метнулся в окоп, схватил немецкий автомат, но выстрелить не успел. Гранатный взрыв с силой швырнул его о дощатую стенку обшивки и присыпал землей…

Когда пограничники прорвались к насыпи, ствол хомовского пулемета еще не остыл. Его же самого в окопе не было.

ДЕСАНТ

Часы показывали 3.40, когда сержант Тимушев доложил лейтенанту Дутову, что левее их дзота противник готовит переправу. Всего сорок минут прошло с того момента, как прозвучали первые выстрелы, но Григорию показалось, что минула целая вечность — таким емким сделалось время. Их путь от заставы к дзоту дробился на множество застывших однообразных мгновений, когда вдруг перестаешь ощущать собственное тело и хочется лишь одного — замереть, слиться с землей. Под сечей пуль и осколков разбросали они по земле эти долгие застывшие мгновения, как бы зияющими пустотами выстелив свой путь. А ведь это было только начало, и он не знал еще, сколько их будет у него впереди, таких вот долгих и тяжких минут. Зато он знал другое: что отныне и до того самого момента, когда смолкнет на земле последний выстрел, пойдет совсем иной отсчет времени, не на часы и минуты, как прежде, а на мгновения, и мгновение будет не чем иным, как гранью