Книга Император для легиона - Гарри Тертлдав

Провожатый их распростерся на полу перед троном и, все еще лежа перед владыкой, провозгласил:

– Ее Высочество принцесса Алипия Гавра! Эпаптэс и командир ринлян Скаурус!

Марк подавил жгучее желание дать ему пинка под зад. Неужели видессиане никогда не научатся произносить это слово правильно?..

– О, дурень, во имя света Фоса, я знаю, кто они такие! – прорычал Император, все еще не привыкший к дворецкому этикету.

Дворецкий поднялся и широко разинул рот, увидев, что трибун все еще стоит на ногах. Алипия была из императорской семьи, и в ее жилах текла та же кровь, что и у Гавраса, но почему этот чужеземец удостоен такой привилегии?

– Не обращай внимания, Кабасилиас, – обратился к нему Туризин. – Мой брат разрешал ему это, и я тоже разрешаю. В большинстве случаев он заслуживает такой чести.

Кабасилиас поклонился и, пятясь, ушел, но его кривившиеся губы ясно свидетельствовали о полном несогласии с таким пренебрежением к императорскому сану.

– Ну, эпаптэс и командир Скаурус, как там поживают наши любезные чернильные души? – Гаврас приподнял бровь и взглянул на трибуна. – Все еще покупают себе грифельные доски, украшенные золотом, и счеты с костяшками из рубинов и серебра?

– Что касается досок и счетов, то подобных растрат мною не обнаружено, однако прочее мне не так легко выяснить.

Марк рассказал Императору о потерянном налоговом документе, подумав, что лучше начать с легкого разговора, чтобы затем уже плавно перейти к трудному, из-за которого он, собственно, и явился.

– Я думал, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы не приходить сюда с такой чепухой, – нетерпеливо сказал Туризин, едва дослушав трибуна. – Если тебе угодно, можешь послать донесение Баанесу, только не трать мое время на эту чушь.

Скаурус терпеливо выслушал Императора. Как и Маврикиос, его младший брат ценил прямоту. Марк приступил к главной, волновавшей его теме. Но едва он упомянул имя Тарона Леймокера, Туризин вскочил с трона и закричал громовым голосом:

– Нет, клянусь навозной бородой Скотоса! Неужели и ты стал предателем?

Его гневный голос заполнил Тронный зал; дворецкий от неожиданности выронил красивую толстую свечу, которую держал в руке. Свеча потухла. Ругательство, произнесенное тонким голосом евнуха, эхом отозвалось на проклятия Туризина. Муниций просунул голову в полуоткрытую дверь, чтобы узнать, не случилось ли чего.

– Именно вы говорили мне, что Леймокер не способен на ложь, – настаивал Марк. Будь на его месте человек, родившийся в Империи, он уже отступил бы.

– Да, я говорил это и чуть не заплатил жизнью за свою глупость, – возразил Туризин. – А теперь ты хочешь, чтобы я опять сунул себе змею за пазуху, чтобы она смогла укусить меня, на этот раз смертельно. Пусть гниет под землей и молится Фосу, чтобы смерть пришла к нему скорее.

– Дядя, я думаю, что ты неправ, – произнесла молчавшая до этой минуты Алипия. – Единственное доброе чувство ко мне во время правления Сфранцезов – видит Фос, я мало видела тогда доброты! – исходило от Леймокера. Если не считать его драгоценных кораблей, он сущий ребенок и понимает в политике не больше, чем приемный сын Марка.

Трибун моргнул, услышав, что она говорит о Мальрике и запросто называет его самого по имени. Такое обращение принято только между очень близкими друзьями, хотя принцессе, возможно, не знаком этот римский обычай.

– Ты ведь знаешь, что я говорю правду, дядя, – продолжала Алипия. – Сколько лет ты знаешь Леймокера? Больше пяти, не так ли? Тебе известно, что он за человек. Неужели ты действительно думаешь, что он может вести двойную игру?

Император с силой ударил кулаком позолоченный подлокотник старинного трона, и тот, не привыкший к такому жестокому обращению, застонал в знак протеста. Туризин подался вперед, чтобы придать своим словам еще больше силы.

– Человек, которого я знал, не мог нарушить слова. Но Леймокер сделал это, и значит, я совсем его не знал. От кого больше зла – от того, кто показывает свою подлость всему миру, или от того, кто скрывает ее до случая, чтобы выплеснуть на доверчивых дураков?

– Хороший вопрос для жреца, – кивнула Алипия, – но не слишком уместный, если Леймокер невиновен.

– Я был там, девочка, я дрался с наемниками и видел свеженькие золотые Сфранцезов в кошельках убийц. Пусть твой Леймокер объяснит, откуда они взялись, и тогда я отпущу его на свободу.

Император засмеялся, но в его горьком смехе прозвучала боль. Марк знал, что бесполезно возражать ему в эту минуту; уверенный в том, что был предан человеком, которого считал честным, Гаврас не мог согласиться ни с одним доводом в его защиту.

– Благодарю вас, по крайней мере, за то, что выслушали меня, – сказал трибун. – Я дал слово, что расскажу вам все, о чем он просил.

– В таком случае, ты только напрасно потерял время.

– Я этого не думаю.

– Бывают минуты, чужеземец, когда ты испытываешь мое терпение, – сказал Император с опасной ноткой в голосе.

Скаурус встретил его взгляд, подавив вспыхнувший в нем на мгновение страх. Многое в том положении, которое он занимал в Видессосе, держалось на том, чтобы не дать императорской власти согнуть себя. Человеку, родившемуся в республиканском Риме, это давалось проще, чем видессианину, но столкнуться лицом к лицу с разгневанным Туризином – и не уступить, не опустить глаз – для этого нужно было иметь мужественное сердце.

Гаврас тяжело и разочарованно вздохнул.

– Кабасилиас! – позвал он, и дворецкий появился рядом с ним еще до того, как его имя перестало отдаваться эхом в высоком Тронном зале. Император резко мотнул головой в сторону своей племянницы и трибуна, предоставив Кабасилиасу самостоятельно решать, какой именно смысл вложен в это простое движение.

Дворецкий сделал все, что было в его силах, однако его поклоны и пышные фразы, казалось, только подчеркивали грубость Императора. Придворные повытягивали шеи, размышляя о том, много ли потеряли посетители в глазах Императора. Вероятно, многим кажется, что я впал в немилость, подумал Марк и засмеялся беззвучным смехом – фатализм, достойный халога.

Когда они вновь проходили через Великие ворота, Алипия остановилась, чтобы поговорить с легионерами, после чего направилась к императорскому дворцу.

Скаурус пошел к себе, чтобы продиктовать письма Баанесу Ономагулосу; почерк Пандхелиса был куда более разборчивым, чем его собственный. После того как дело было закончено, он облегченно улыбнулся и двинулся к казарме.

Но хорошее настроение трибуна длилось недолго. Навстречу ему с кувшином вина в руке и улыбкой ожидания на лице шел Виридовикс. Кельт весело помахал Марку рукой и нырнул в маленькую дверь, ведущую в другое крыло дворца. Может быть, я все-таки должен был утопить его, сердито подумал трибун. Неужели Виридовикс не понимает, что играет с огнем? Осторожностью он был наделен в той же мере, в какой Тарон Леймокер – хитростью. Что он будет делать дальше? Попросит у Туризина ключи от его спальни? Скаурус поежился и решил даже в шутку не произносить этих слов – Виридовикс мог пошутить подобным образом с самим Императором.