Книга Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди - Виталий Шипаков

– Побежали сволочи! То-то же, знай наших, – вытирая окровавленную саблю о гриву коня, задорно крикнул Сашка Маленький и, плюнув вслед убегающим гусарам, презрительно изрек: – Привязали крылья к заднице и возомнили себя орлами, петухи ощипанные.

Подъехав к Княжичу, он недоуменно вопросил:

– Чего стоим-то? Само время по шляхетскому лагерю ударить. Королевскую казну захватим, а коли шибко повезет, так и самого Батория в полон возьмем.

– Эх, Сашка, твои б слова да богу в уши, – с сожалением ответил есаул, внимательно следя за отступающими рыцарями. – Только вот с пленением Стефана, похоже, повременить придется. Сейчас поляки перестроятся и снова на нас пойдут, если чего похуже не придумают. Гляди, как странно отходят, – Княжич указал клинком на разделившийся надвое гусарский полк – три эскадрона свернули влево, а три другие вправо, как бы очищая казакам путь.

Лихой вид разгоряченного боем казачонка, одетого в красные шаровары да распахнутую на груди белую шелковую рубашку, раззадорил Ваньку. Дерзкая Сашкина задумка могла бы стать вполне осуществимой, кабы дворяне не ударились в бегство, а связали боем литвинов с малороссами.

«Чем черт не шутит, может, вправду на прорыв пойти, пока гусары не очухались. Проход-то к вражескому стану действительно свободен», – подумал есаул, однако движимый присущей ему осторожностью в вершении чужих судеб, встал на спину Лебедя и принялся оглядывать поле боя.

На правом крыле московского воинства положение было тоже не ахти, но все же лучше, чем на левом. Яростно огрызаясь огненным боем от наседавших на него польских хоругвей, стрелецкий полк, удерживая строй, неторопливо отходил к переправе.

– А князенька-то, хоть и сволочь изрядная, но вояка справный. Кой-чему обучил своих лапотных, – похвалил Иван Барятинского и посмотрел вперед. Поначалу он увидел выросшие средь степного разнотравья пики, а затем и многочисленные ряды мадьярской пехоты.

22

Ушлый Ванька и сам не знал, насколько был прав, говоря об измене, что обвила своей паучьей сетью ближайших слуг Петра Ивановича. В ночь перед сражением двое перебежчиков из числа боярских детей оповестили католиков о предстоящем набеге московитов. Доставленные в королевский шатер, где собрались все начальники шляхетских полков, они подробно рассказали вражьим предводителям о том, когда и как намеревается атаковать их Шуйский, не забыв упомянуть, что самая грозная сила в русской коннице – полк разбойных казаков, пришедший с Дона.

– Это, случаем, не те, которые Адамовича похитили и ордынцев князя Анджея под корень вырезали? – вопросил Стефан, взглянув на вездесущего Радзивилла. Тот аж покраснел своим брыластым ликом и злобно прошипел:

– Они самые, мой повелитель. Правды ради, следует сказать, что молодому Вишневецкому в своей погибели не казаков, а дядю надо винить. Посылал покойный Казимир на Дон лазутчиков с повелением не допустить казаков в рать царя Ивана. Только, как всегда, пожадничал. Ни единого червонца не дал на подкуп атаманов. Нетрудно догадаться, чем дело обернулось. Княжеских послов станичники убили, один монах Иосиф чудом уцелел, а сами в войско к московитам подались. Одно слово – схизматы.

Выслушав его очередной навет на Вишневецких, король нахмурился и строго изрек:

– Не пристало об усопших плохо говорить. Пусть теперь племянник с дядей на том свете сами меж собою выясняют, кто пред кем виноват, а я повелеваю – всех до единого казаков истребить, чтоб не только самим разбойникам, но и их детям с внуками неповадно было с Речью Посполитой воевать. Тебе, князь, это поручаю, – кивнул Стефан Замойскому.

Тот проворно вскочил с кресла и, отвесив повелителю поклон, заверил:

– Не имей сомнений, государь. Мы за пана Адамовича из этих бородатых москалей всю их песью кровь до последней капли выпустим.

Баторий насмешливо взглянул на не в меру ретивого князя.

– Я, полковник, еще смолоду во всем приучен сомневаться, наверно, потому и вышел в короли, – обращаясь уже к младшему Бекешу, он добавил: – Поддержи гусар своей пехотой. Мне о казаках много слышать доводилось, чего-чего, а воевать разбойники умеют.

Не сказать, чтоб польский князь и венгерский воевода шибко нравились друг другу, но повеление Стефана заставило отважных рыцарей объединить свои усилия. Перед атакой на Хоперский полк Гавриил сказал Замойскому:

– Уступаю тебе, Михай, честь исполнить королевский приказ. Полагаю, что твоим орлам склевать ястребов донских труда особого не составит. Ну а ежели казаки доблесть непомерную проявят, зря своих людей не губи, отступи да укажи им путь к обозам нашим. Разбойники, они хоть на Дону, хоть на Дунае с Вислою – везде разбойники, непременно за добычей кинутся. Тут я их и встречу, а ты с боков ударишь. Возьмем в кольцо схизматов и всех повырежем.

23

Тягостные чувства страха и раскаяния владели сердцем Новосильцева. Если со страхом все было ясно и понятно – участие в нескольких мелких стычках да разгроме хоругви Вишневецкого еще не сделало его настоящим воином и предчувствие великого кровопролития невольно холодило душу, то с раскаянием дело обстояло куда сложнее.

Поначалу самовольный уход полка, а затем язвительный совет Ивана остаться при Шуйском обидели Дмитрия Михайловича. Глядя на Княжича, он с горечью подумал:

– А ведь я его за друга почитал, душу родственную в нем увидел. Эх, люди, люди, до чего ж вы переменчивы в делах да помыслах своих.

Однако, будучи умным человеком, да еще и совестливым, царев посланник, поразмыслив, понял, что в отчуждении к нему Ваньки с Емельяном следует винить лишь самого себя, и их дружба с молодым есаулом дала трещину не нынче утром, а гораздо раньше – на совете у Шуйского. Жгучая волна стыда разрумянила лицо Новосильцева при воспоминании о том, как он, убеленный сединою родовитый князь, прибывший в войско с грамотой, скрепленной рукою самого царя, молча сидел, уткнувшись носом в стол, когда Княжич вел перед всесильным воеводой дерзкую, но праведную речь, пытаясь удержать его от гибельной затеи, не на шутку рискуя при этом своей бедовой, кучерявой головой. То, что не он один, но и другие военачальники, в том числе Чуб, не посмели подать голос в столь важном споре, было слабым утешением. А вчера вместо того, чтобы поговорить с Иваном да повиниться за проявленную слабость, он, как какой-то ярыжка, отправился по сотням одаривать подачкой обреченных на погибель станичников.

– Нескладно вышло, но теперь уже содеянного не вернешь. Будем живы – замиримся, а коль помрем, так всем нам бог судья, – тяжело вздохнул Дмитрий Михайлович, решив, что ни под каким предлогом не покинет полк и разделит участь своих новых, своевольных товарищей.

Когда хоперцы стали перестраиваться и вооруженные пиками бойцы потеснили Новосильцева, он примкнул к знаменной полусотне Ярославца, а затем одним из первых откликнулся на Сашкин призыв. Пробиваясь к старшинам, князь рубился наравне со станичниками, и даже спас от верной смерти сотника Игната Доброго, размозжив пистольной пулей голову гусару, уже было одолевшему пожилого казака.