Книга Медбрат Коростоянов (библия материалиста) - Алла Дымовская

Кстати, несколько слов о биологических родителях братьев Рябовых. Это тоже может оказаться важным. Они были рядовыми сотрудниками, без званий и степеней – очень молоды, вот и не успели приобрести уважаемых заслуг, – зато в некотором секретном государстве в государстве, под городом Томском, и под номером, который прилагался к их ни на какой карте не указанному поселению. Все, как положено, режимный объект, колючая проволока заграждения, повышенные кормовые и квартирные, а заодно и радиоактивные пайки. Начинающие карьеру физико-технические инженеры, специалисты по распределению, он из Калуги, она из Перми, поступили в Ленинграде, учились, женились, но во второй столице закрепиться не удалось, да и желания стойкого к тому не имели. Ради светлого будущего передовой науки и военной техники многие тогда клали не то, чтобы здоровье, но и головы. (Не жалеть их, завидовать надо. Лучше, чем в подворотне от шальной пули разгулявшихся хозяев новой жизни). Правда, насчет жертвоприношения супругов Рябовых и возник основной вопрос. Чем занимались они, ни в каком виде, ни гу-гу; в лечебной карте их сыновей-близнецов ни полсловечка не было. Это уж сродни тайнам ремесла магов, корпорация ни богу, ни черту, вообще никому, хоть три сиротских приюта передохни на корню. Но что-то из ряда вон было. Было. Иначе, как утверждал Конец Света, ничего бы и не было. В смысле, обоих, подчеркиваю, ОБОИХ близнецов Рябовых.

А дальше (перефразируя) все пошло, как в чернушном, не импортном, кино. После смерти жены, с двумя мальцами на руках, папаша Рябов быстро скурвился, а потом и спился. На первом этапе, то ли со зла на младенцев-сыновей, то ли от безвыходного горя, сдал он обоих близнецов в Дом Малютки, впрочем, обещаясь навещать. Но зарекался он напрасно. Потому что, утратив единственный якорь, который еще удерживал его давший течь шлюп вблизи хоть какого устойчивого причала, вынесен был безутешный отец на бурные и бескрайние просторы хронического алкогольного забвения. На тех просторах вскорости он пропал. Сгинул неизвестно где. Для рассказа моего эта подробность лишняя. Как длинные голливудские титры в конце плохого художественного фильма.

Детишки Рябовы из Дома Малютки сообразно возрасту, а равно политике партии и правительства перебрались поступательно в детский дом. Не из последних, если вообще подобное можно сказать о детдомах. То ли сострадательные опекуны пожалели интеллигентных сироток. То ли, скорее всего, кто-то из сослуживцев отца похлопотал. Выбил направление в образцово-показательный. Разумеется, для обоих ребят сразу. Потому что разлучить их даже и на минутку уже тогда было невозможно абсолютно. Не с психологической, а именно с физической точки зрения. Понятное дело, часто случается, что привыкшие еще с зачаточного состояния друг к дружке две идентичные человеческие особи вполне могут закатить истерику в слезах, если нерадивые няньки разведут их по разным группам и комнатам. В виде ли наказания, или просто так, по глупости. Конфликт, обычно этим и ограничивается. Поревут, поревут, утихнут, а там, глядишь, найдут способ втихомолку, как подольститься к придурку-воспитателю, чтобы затем воссоединиться вновь. И далее жить душа в душу, известно, близнецы! Но братья Рябовы, как Федя, так и Костик, не рыдали. И не просили. Им оказалось без нужды. Потому что, разделить их действительно было нельзя. Иначе начиналась реакция. Умопомрачение до бешенства у обоих, причем одновременно, они, словно два рыцаря-джедая, обретали некую космическую силищу, однажды (сам прочитал о том) снесли, да что там! проломили напрочь, разделявшую их стену, не кирпичную правда, фанерную, но это в пятилетнем-то возрасте! Их стали бояться.

По счастью, директор заведения, некая товарищ Пфенефельд, (не выговоришь) из пунктуальнейших немок, сообразила правильно. Велела не трогать мальчишек. И то, надо признать, нрава близнецы были самого кроткого, покладистого, вообще застенчивые малыши, добавки не просят, о маме не канючат, делают все, что взрослые велят, образцовая гордость для любого детского дома. Только нужно содержать их вместе. Чего же проще? Но отметка в личных делах все же сделана была. Как и врачебный осмотр. Который никакой патологии отнюдь не выявил. Да и был сообразен тому времени. Пришел педиатр, пощупал, постучал, послушал, посмотрел на язык, сказал: и не такое видали. Вон, его сестры семилетний племянник, за то, что сосед-домоуправ надрал ему уши – газеты, оголец, поджигал в почтовом ящике, – взял и затопил в отместку подвал. Как умудрился заржавленный, с доброе тележное колесо, распределительный кран-то отвернуть, стервец!? Не то даже удивительно, что отвернул, хотя и мужику здоровому едва под силу, а то, как сообразил, который кран нужно вертеть. А вы жалуетесь, что стену! Разве ж это дети? Как говорят в Одессе, это сплошные сволочи! Ваши еще ничего себе.

Неувязочка открылась, когда близнецам Гридням пришла пора идти в первый раз в первый класс. Сирот, пусть даже по несчастным жизненным обстоятельствам, понятно, в рядовых школах не жалуют. И подготовочка, и установочка – свое, значит, общественное, впрочем, как и чужое, – не те, не домашние. Скидку, конечно, делали. Робких порой и жалели, учителя натягивали отметочку. Только Феде и Костику это ничуть не помогло. Как оказалось, способность к обучению любого рода, гуманитарному ли, естественному или художественному, отсутствовала в братьях почти совершенно. (В настоящем они изменились мало, разве что вышивали свои украинские рубахи крестиком, и то, больше по желанию Мао, хотя до конца не ясно, отчего наш главный определил им именно малорусский стереотип поведения? Ну, может, по ассоциации с их прозвищем). Тяжелый физический труд – это всегда пожалуйста, мести, нести, везти, скрести, улыбались друг дружке, довольные, но вечно же так продолжаться не могло. Кое-как дотянули до восьмого класса. Опять спасибо товарищу Пфенефельд. В заведение для умственно отсталых не допустила сослать. Да и за что, собственно? Ну, худо с письмом и счетом, так ведь не в космонавты осваивать Луну, слава богу. Смогут держать в руках стамеску или плотницкий топор, оно и ладно. Верный кусок хлеба, потом – малограмотные не значит, что олигофрены какие-нибудь, и не буйные психопаты, просто не идет у людей учение, что же им теперь, стреляться, что ли? В общем, товарищ Пфенефельд с неплохой рекомендацией отдала обоих будущих Гридней в профтехучилище имени (э-э-э, хоть убей, не помню, ну пусть будет, имени Клары Цеткин, там тоже что-то с немецкими революционными корнями). Для настойчивого овладения полезной профессией столяра-краснодеревщика. Не знаю, насколько это принесло обоим братьям пользы – в нашем стационаре никакого красного, черного, эбенового или иного сортового дерева и в намерениях не водилось, чтобы блеснуть умением, зато, правда, табуретки и шкафы Гридни чинили исправно, но то даже я при частной оказии мог, не велика премудрость. Ну, в общем, что-то такое они делали, неразлучные вечно, будто Хрущев и кукуруза.

Засада случилась, когда близнецам пришли повестки. Известно куда. В военкомат, для последующего несения службы на благо Родины и советского народа, который натурально братьев вскормил, вспоил, и затем потребовал законной отдачи воинского, защитного долга. Федя и Костя совсем даже не были против. Скорее были они за. По их словам получалось, будто о службе они чуть ли не мечтали с детства, почему-то желая поступить в не самые престижные войска химзащиты – возможно, им понравилось словосочетание, «войска химзащиты», загадочно и довольно абстрактно, чтобы вообразить себе невесть какие романтические предприятия. Нельзя сказать, чтобы комиссия военкомата пропустила их пожелание мимо ушей, все же круглые сироты, но и вольности большой в решениях не имела. В тот год положено было по разнарядке основную живую массу призывников раздать в мотострелковые подразделения, причем Федя угодил в в/ч под Кишиневом, а Костя соответственно в противоположный ему Южно-Сахалинск. Стоит ли говорить, что ни в какой Кишинев или Южно-Сахалинск братья Рябовы со сборного пункта не уехали. А старослужащие военкомата, ежели таковые еще остались, наверное, по сю пору поминают приключившееся светопреставление, как невозможный, путанный и страшный сон. Как я уже говорил и повторюсь опять, Гридней нельзя было разделять, ни в коем случае. Но кто же тогда поверил бы на слово? Однако, близнецы Рябовы, в невменяемом состоянии, после учинения вопиющего дебоша и разгрома, – вроде бы даже треснул фундамент здания, если не приврали умышленно, – отбыли в совсем ином, третьем направлении. В город Москву. Под неусыпным конвоем и в теплой компании со строжайше запечатанным сургучом сопроводительным документом.