Книга Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту - Мишель Фитусси

В начале 60-х второй этаж особняка на набережной Бетюн снял Жорж Помпиду. Окончив Высшую нормальную школу, он многие годы был референтом по вопросам образования в Государственном совете и генеральным директором банка Ротшильдов, пока де Голль не предложил ему возглавить совет министров. В апреле 1962 года президент Республики уполномочил его сформировать новое правительство. Многие в его окружении давно уже предсказывали, что он достигнет самых больших высот.

Помпиду и его семья оказались образцовыми жильцами: вежливыми, аккуратными, тихими. Мадам даже показалось, что они чересчур ответственны и серьезны. Из малой гостиной на своей половине она могла за ними подсматривать, чем и занималась с ребяческим удовольствием. Особенно Елена гордилась тем, что Жорж Помпиду остался жить в ее доме после того, как его назначили премьер-министром.

Каждое утро без десяти минут девять к дому подъезжал правительственный кортеж. Жорж Помпиду отправлялся в Матиньон, свою официальную резиденцию. Полиция и мотоциклисты сопровождали его до самого дворца. Мадам нарочно вызывала такси к этому же времени, чтобы пристроиться в хвосте кортежа и не останавливаться у светофоров. Так она оказывалась гораздо раньше в салоне на улице Фобур-Сент-Оноре и меньше платила по счетчику.

Если борешься за выживание, нужно строить планы на будущее. Мадам, как всегда, вдохновило обустройство новой необычной квартиры. Такую удалось разыскать в Лондоне, в районе Найтсбридж, в трехэтажном доме эдвардианской эпохи. Знакомые архитекторы пытались отговорить ее от невыгодной покупки, однако Елена неизменно поступала по-своему, не прислушиваясь ни к чьим советам.

Тогда самым модным дизайнером по интерьерам стал Дэвид Хикс, весьма многообещающий молодой человек лет тридцати. Мадам познакомилась с ним на приеме у Флер Коулис и сразу же угадала в нем необыкновенный талант. Помимо природной одаренности у Дэвида были другие козыри: он окончил лондонскую школу искусств и женился на родственнице принца Филиппа Памеле Маунтбаттен. Елена охотно поручила ему оформление своего дома, но вначале преподала небольшой урок смирения перед сильными мира сего. Пусть знает свое место и чувствует благодарность.

Она пригласила его в самый разгар ремонта: рабочие с треском ломали ненужные перегородки. Спрятавшись подальше от шума и пыли в дальний угол будущей гостиной, они сели на какой-то ящик. Дэвид подробно расспросил Мадам о ее пожеланиях. В частности, хотел узнать, какого цвета сделать стены. Тогда она подозвала секретаря и попросила принести ей ножницы. Бестрепетно отхватила край своего пурпурного шелкового платья от Баленсиаги и протянула лоскут онемевшему от удивления дизайнеру:

— Вот такого!

В результате стены обтянули пурпурным твидом именно того оттенка, о каком мечтала Елена. Квартира оказалась небольшой — всего три спальни, смежные гостиная и столовая, кухня, — зато необычайно уютной. Ее обставили викторианской мебелью. Украсили всем, что Мадам любила: скульптурами Надельмана, африканскими идолами, полотнами Пикассо, Шагала, Атлана[24]. В спальне Мадам висел небольшой портрет ее друга, модельера Поля Пуаре, кисти Роже де ла Френе.

Журналисты хором пели дифирамбы дизайнеру, ведь он, по своему обыкновению, изгнал чрезмерную безвкусную пышность, заботясь об изысканности и строгости стиля даже в мелочах. Мадам тоже была довольна. Ей понравилось все, кроме кухни, слишком тесной на ее взгляд.

Из-за вечной занятости Елена редко бывала в своей новой лондонской квартире. Но все равно привязалась к ней. С удовольствием сидела на балконе, уставленном цветами, и глядела на Гайд-парк. На закате мирно отдыхала в глубоком кресле, вспоминала о прошлом, размышляла о будущем.

В 1962 году мать Патрика О’Хиггинса скончалась от эмболии. Патрик очень любил мать и глубоко скорбел об утрате, терзаясь к тому же чувством вины. Он корил себя за то, что редко навещал ее в последние годы, уделяя больше внимания своей покровительнице. Сразу же после похорон Елена увезла его во Францию, не дав опомниться. Она знала лишь одно лекарство от горя — каторжный труд, что так помог ей после смерти самых дорогих людей: Арчила и Хореса. Этим безотказным средством Мадам вознамерилась вылечить и Патрика.

Но тот не выдержал нагрузки, заболел гриппом и пролежал несколько дней в жару. В Париже как раз лютовала эпидемия. Когда температура понизилась и больной смог встать с постели, Елена велела ему явиться к ней и принялась ругать на чем свет стоит за то, что ей пришлось справляться со всем одной. В запале она назвала Патрика «жалким ничтожеством».

Ей и прежде случалось оскорблять его, она часто говорила не подумав. А в старости стала особенно агрессивной и несправедливой. Обычно доставалось не только ему, но и всем ее близким. Однако на этот раз он воспринял ее слова как пощечину, его терпение иссякло. Вне себя от гнева Патрик выскочил из комнаты. Он видеть не мог Мадам. И, едва живой от усталости, с трудом держась на ногах, отправился в больницу. Врачи обнаружили у него не осложнения после гриппа, а глубокую депрессию.

Елена ни разу не справилась о его состоянии, ничего ему не прислала. Отгородилась угрюмым молчанием, будто это он перед ней провинился. У Патрика за годы работу у нее накопилось немало обид; теперь он был уверен, что никогда ее не простит. И решил расстаться с ней навсегда. Но у него в кармане не было ни единого су. Ему помог модельер Жан Дессе, нежно любивший Мадам и называвший ее в шутку своей «невестой». Он снабдил Патрика деньгами и отправил его в Марокко, чтобы тот набрался сил после больницы. О’Хиггинс сообщил Елене, что уезжает, но не сказал куда.

Конечно же Мадам испытывала угрызения совести. К сожалению, эта старая одинокая женщина за долгую жизнь так и не научилась любить. Она не отдавала себе отчета в том, что Патрик ей дорог, что ей будет его не хватать. Потребовалась помощь родных, друзей и знакомых, чтобы убедить ее в этом, заставить иначе взглянуть на случившееся. Елене не откажешь в уме и проницательности. Поразмыслив, она поняла, что вела себя недостойно и действительно нанесла секретарю глубокую обиду. Теперь она посылала ему письма и посылки чуть ли не каждый день.

За это время одумался и Патрик. Прежде его возмущала до глубины души неблагодарность Мадам и он мечтал уволиться. Но понемногу остыл и взглянул правде в глаза: нищета на свободе ничем не лучше сытости в услужении. К тому же его растрогали ее многочисленные послания. Ему стало жаль ее: она тоже страдала от депрессии, не могла подняться с постели, пряталась ото всех в Каннах, у Стеллы.

Каждый день она отправляла ему письма, полные ласки и тепла. «Я люблю вас как мать и хотела бы заменить вам ушедшую», — написала она как-то раз.

Окончательно выздоровев, Патрик вернулся в Париж на набережную Бетюн. Мадам еще оставалась в Каннах, ее ожидали через несколько дней. Гастон, Эжени и Маргерит устроили пир в честь секретаря.

— Без вас Мадам была в ужасном состоянии, — рассказывали они. — Она вас любит больше всех. Да кого ж ей и любить? Она уже старая, а вы молодой. Сделайте первый шаг, помиритесь с ней.