Книга Вечера с Петром Великим - Даниил Гранин

— Неизвестного автора.

— Да, легкой смерти Петру не даровано было, — сказал учитель.

На пятый день, в минуту облегчения, Петр промолвил: «Из меня познайте, какое бедное создание есть человек». Петра, видимо, и мучило и удивляло, куда низвергла его болезнь. Он, великий государь, помазанный на царство, превратился в жалкое существо, раздавленное болью, орущее, беспомощное, уже никому не страшное, всем в тягость.

Крики его проникали во все покои дворца, доносились на улицу. Смерть не могла одолеть могучее тело, оно не отпускало душу вопреки желанию Петра, который уже исповедался, причастился.

Он кричал и хрипел и вновь прорывался истошным воем. В минуту просветления попытался что-то написать, говорить-то уже не мог. Нацарапал слабеющей рукой: «Отдайте всё…»

Остальное, сколько ни пытались, не разобрать. Не хватило последней клеточки жизни, тратил поначалу без счета и на гульбу, и на пьянку, сжигал в яростных припадках, а тут в тоске, ужасе за царствие свое, рванулся, что-то вспыхнуло и погасло, так и не успев осветить его предсмертную волю — кому отдать престол.

Это был миг, когда кончилась эпоха, величайшая в истории государства. Предсмертный хрип оборвался. Наступила тишина. Петровское время остановилось. Все, кто находились во дворце, замерли. Через несколько минут страсти нового царствия нахлынут, растащат их в разные стороны, но сейчас они оставались еще его сподвижниками, душа его еще витала над ними, острое чувство страха и потери пронзило даже тех, кому смерть его сулила выгоду.

Мы слушали учителя и думали о таинстве смерти.

Думать о смерти нелегко, на это надо отдельное мужество. Думал ли Петр о смерти, готовился ли? Вряд ли. Готовиться — значит привести в порядок свои дела, попрощаться с близкими, поправить то, что еще можно успеть.

Молочков однажды прочел у Марка Аврелия: «Еще немного, и ты исчезнешь, так же как всё, что ты видишь, и все, кого ты знаешь». Но в этом нет утешения.

Всё, что ты видишь, и все, кого видишь, — останутся, в этом и печаль, и счастье. Осознать свою смерть — значит увидеть и мир, и свою жизнь по-другому.

По мнению Сереги Дремова, великие не могут представить мир без своей персоны, они не желают думать о смерти, Петр тоже из их числа, боялся думать о ней, храбрый был человек, а поглядеть ей в глаза боялся. Они все уверены, что умирают слишком рано. Показывать пример жизни они умеют, быть великим в смерти, как Сократ, — это редкость.

— У нас вообще нет культуры завещаний, — вдруг встрепенулся профессор. — К смерти относимся некультурно. Ну ладно, допустим, многим из нас завещать нечего, никакого имущества нет, но все равно хоть какие-то предметы свои на память родным и знакомым… — Он безнадежно махнул рукой. — Я сам тоже никак не соберусь. Но уж Петру непростительно, Россию бросил на кого попало.

— Смерть всегда является не вовремя, без спросу… — сказал Дремов. — Правда, большинство рассказов о римских императорах заканчивается словами: «При этом известии Рим и Италия вздохнули с облегчением».

Глава тридцать четвертая ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ

Впервые Молочков читал нам по тетрадке. Сперва стеснительно покашливая, потом увлекся, в голосе появилось чувство, он помахивал самому себе рукой, порой радуясь хорошей фразе, иногда морщась. Было ясно, что писал он сам, видно, давно, и теперь он переживал за свой текст.

Россия отмечала окончание войны со шведами. Отмечали Ништадтский мир пышно, буйно. Празднества в Петербурге, празднества в Москве. Пили, веселились. Петр придумывал потешные шествия. Разъезжали большой компанией по знатным домам, цугом пожаловали во двор к господарю Кантемиру. Пока княгиня Анастасия и князь Дмитрий распоряжались насчет стола, Петра развлекала княжна Мария. В прежние наезды он ее отметил, сам не зная почему. Чернявая, худенькая, она совершенно терялась в ослепительной красе своей молодой мачехи Анастасии, урожденной Трубецкой. Пышная, белокожая, голубоглазая, Анастасия играла глазами, задиком, всякая часть ее молодого тела показывала себя. Семнадцатилетняя Мария выглядела несмело — слишком тоненькая, хрупкая, на балах танцевала хорошо, но успехом не пользовалась. Разговор зашел о предстоящей свадьбе князь-папы с вдовою Зотовой. Свадьба была шутовская. Петр велел, чтобы все явились в маскарадных костюмах. Себе придумать еще не мог — то ли монахом, то ли римским воином. Мария подняла глаза, прикинула, как бы издали, порекомендовала матросское одеяние, только из черного бархата. «Это почему?» — удивился он, но тут же смекнул: и в самом деле — таинственно и властно. Самое необычное — это когда обычное чуть по-другому смотрится. Примерно так пояснила княжна и что-то добавила по-итальянски.

Он сразу узнал язык, который ему нравился больше других. Он любил чужие языки. Знал по-голландски, по-латыни, по-немецки, немного из французского, особенно что касалось корабельной оснастки и морского дела. Но итальянский… Однажды в Лондоне он слышал на улице итальянского певца. Петр попытался вспомнить, напеть, он был уже выпивши, а выпивши, заводил всех на песни. И тут вдруг эта пигалица подхватила, вернее, она вытащила из него на свет божий ту уличную итальянскую песенку. Маленький голосок ее был как раз для этих покоев с низким потолком, узкими оконцами. Пела бесстрашно, весело, а на клавесине играть отказалась, пообещала в следующий раз.

Хозяева пригласили к столу. Блюдо подавали за блюдом, в очередь — молдавские, румынские, турецкие. Петр пил за сыновей Кантемира, всех троих — бравых, хорошо грамотных, особо ему люб был младший, Антиох, лет тринадцать, глаза смышленые, все подмечающие.

Повеселились, отправились дальше, прихватив хозяина с хозяйкой. Дети вышли на крыльцо провожать подводы, запряженные дрессированными медведями, собаками. Петр приказал всем надеть дурацкие колпаки, носы красные прилепить, и тронулись по улицам со звоном колокольчиков. На прощание царь помахал всем рукой, ничем не выделив княжну.

На потешном маскараде справили свадьбу Бутурлина со старухой Зотовой. Кантемиры приехали, согласно приказу, со старшими сыновьями и княжной. Она была в зеленой маске, поверх платья накинут дырявый зеленый плащ, веточка в берете, и сама как зеленая веточка. «По твоему совету, княжна!» — представился Петр. Матросский костюм из черного лионского бархата молодил его, за ним шел светлейший князь Меншиков, в таком же костюме, с барабаном, отбивал дробь.

Свадебная процессия подхватила их, увлекла за собою, возглавляли ее наряженные чертями с алыми хвостами толстяки, первый из них — министр Шафиров.

Спустились на берег, там ждали шлюпки, украшенные хвоей, и плот для новобрачных из винных бочек.

Увеселения длились несколько дней. Петр пил, гулял, куролесил от души, отстаивал неутомимо на богослужениях, посвященных успешному окончанию Северной войны. Принимал военные парады. Народ поили бесплатно пивом и водкой. Петр пил на Троицкой площади вместе со всеми, не пьянел, только пуще шутил, плясал на столах посреди жареных гусей и пирогов. Столица гуляла, позабыв все военные горести двадцати ратных лет.