Книга Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— А что касается сложения полномочий, — продолжил он, невзирая на вновь поднявшийся гул протеста, — проголосуем, имеет ли право Август отказываться от них.

Сцена была разыграна словно по нотам. Теперь, когда она завершилась, нам оставалось лишь наблюдать, как Октавиан с неохотой принимает десятилетнюю власть над римскими провинциями Сирии, Иберии, Галлии. Египет по-прежнему принадлежал ему, как и власть над двадцатью с лишним легионами. Сенату достался остаток провинций и право назначать их преторов. На улицах началось бурное ликование, будто во время триумфа. Можно было подумать, Август явился из битвы с очередной победой.

В тот же день мы на вилле Октавии готовились к праздничному пиру. Галлия собрала мои локоны в легкий пучок, украсив его жемчужными булавками. Я представила, как чудесно они смотрелись бы с маминым ожерельем, но запретила себе размышлять об этом. Свобода и счастье подруги — дороже любых ожерелий, да и камешки маму не возвратят. Стерев с моих век чуть заметный след малахита, Галлия разрешила надеть жемчужные серьги — подарок от Юлии на последние сатурналии. При виде меня Александр одобрительно присвистнул.

— Смотри, — поддразнил он, — сегодня здесь будет куча сенаторов, и всем им скоро наскучит глядеть на Октавиана.

— Ты хоть слышал, что вообще произошло? — сказала я с укоризной. — Или все время проболтал с Луцием?

— Конечно слышал! Цезарь остался у власти еще на десять лет, и все будут величать его Августом.

Я посмотрела на Галлию.

— Это правда? Все, даже Октавия?

— Да. Римляне часто меняют имена.

Витрувий уже вовсю работал над чертежами мавзолея; мне сразу представилось, сколько придется внести переделок в надписи.

— Думаете, он все рассчитал заранее? — спросил брат, присаживаясь у зеркала, где Галлия смачивала мне шею духами.

— Так говорит Юлия.

— Вот и Луций тоже.

— А что ему известно? — осведомилась я. — Он живет у тетки.

Александр поднял брови.

— Больше нет. Луций потолковал с отцом и теперь поселится с нами, Октавия разрешила.

— А он прехорошенький.

Мы посидели молча. Потом на глаза мне попалось зеркало.

— Скажи, как я выгляжу?

— В триклинии все себе шеи свернут, — пообещал брат. — А я как?

— Как обычно, красавчик, — рассмеялась я. — Но при чем здесь это? Тебе ведь никто не нравится.

Он ответил кислой улыбкой.

— Или?..

— Нет, — подтвердил Александр. — Глупо к кому-то привязываться. Еще неизвестно, что на уме у Октавиана… Августа. Он может выдать тебя за сенатора, старого, точно Зевс, а меня женить на дряхлой ведьме вроде Ливии.

— Не говори так, — прошептала я.

— Но это правда. Поэтому Луций бежал от тетки. Она отыскала ему жену — какую-то уродливую каргу с виллой на Капри. А я всего на год младше его.

— И когда он сюда переедет? — с тревогой спросила я.

— Завтра, наверное.

— Так скоро?

— Чем больше Луций пробудет у тетки, тем больше женщин она приведет.

— Но ведь без разрешения Витрувия…

— Он одобрит любой выбор сестры.

— И Луций надеется избежать брака, перебравшись к нам?

— Может быть. Знаешь, не все женятся. Меценат годами жил холостяком. Вергилию сорок, и он…

— Александр, они же поэты. И вероятно, ганимеды.

Брат почему-то и ухом не повел при упоминании миловидного троянского юноши, ставшего любовником Зевса.

— Может быть, — только и произнес он, пожав плечами.

Остаток вечера я не спускала глаз с Александра. Даже когда Марцелл подливал мне вина и хвалил жемчужные серьги, я наблюдала за тем, как мой брат разговаривает, как Юлия хохочет над каждым его словом, как они с Луцием поминутно переглядываются. Юноши отвлеклись друг от друга лишь тогда, когда Август поднялся с кушетки и возвестил, что завтра нас ожидает еще одно потрясающее известие.

Юлия покачала головой.

— Не будь папа консулом, он стал бы актером.

— Разве есть разница? — обронил Марцелл, и я заметила в его голосе горькую нотку.

Может, он и простил дяде обвинения в мятеже, но вряд ли забудет, как тот послал военных забрать его из непристойных комнат.

— Как по-вашему, что это будет? — прошептала я, глядя на Юлию и Марцелла, однако ответил именно Луций.

— Война, — сказал он. И когда мы обернулись, прибавил: — Август заказал папе новую триумфальную арку. Зачем? Говорит, что желает продолжить войну против галлов, сражаться в Астурии и Кантабрии.

— Витрувий мне не рассказывал, — обиделась я.

— Арка была заказана только сегодня утром.

— Ну да, галлы снова восстали, — подтвердил Марцелл. — В Астурии водится золото, а в Кантабрии есть железо. Лакомая добыча. К тому же во всей Иберии только Кантабрия до сих пор не досталась Риму.

Наши взгляды обратились к Октавиану; несмотря на достаточно мягкую мартовскую погоду, он кутался в самую теплую зимнюю тогу и в плащ на меху.

— Если отправится на войну, — заявила Юлия, — пусть и жену забирает с собой.

В апреле все вышло так, как она пожелала. Однако вместе с Августом на войну отправилась не только Ливия, но и Юба, и даже Тиберий с Марцеллом.

— Не уезжай! — в отчаянии твердила девушка, глядя, как ее нареченный собирает вещи в поход, который мог растянуться на два, а то и на три года.

— Подумаешь, Галлия! — усмехался племянник Цезаря. — Сколько легионеров там уже побывало.

— Да ведь что угодно может случиться. Зачем рисковать?

— Если когда-нибудь эта империя станет моей, мне придется ходить на войну одному. Без твоего отца, без Юбы и полководцев.

— А как же Агриппа? — вмешался Луций.

Он сидел на кушетке с Александром, возле сундука, набитого одеждой и сандалиями. С тех пор как этот юноша переехал к нам и начал ходить в школу, они с моим братом не разлучались — вместе писали стихи, играли в кости, даже ставили в цирке на одних и тех же коней. Я не могла понять, что Александр в нем нашел, но Юлию парочка приводила в восторг. Она хохотала, точно гиена, стоило им троим собраться где-нибудь вместе.

— Агриппа останется управлять Римом, — ответил Марцелл.

Александр даже подскочил на месте.

— Как, разве не он?..

— Архитектор дядиных войн? — уточнил племянник Цезаря. — Это так, но кто-то же должен присматривать за Сенатом.

— В Египте Агриппа был вместе с Октавианом, — заметила я.

— Как и все, кто желал прославиться. Теперь они ходят в toga pretexta и называют себя сенаторами.