Книга Убить зверя - Виталий Гладкий

Старику казалось, что он вот-вот сойдет с ума от страха за жизнь своего любимца. Он уже готов был выбросить на ринг полотенце, чтобы остановить бой, и даже схватил этот белый лоскут, но тут раздался неистовый вопль Чижеватова "Не-ет!!!", сидевшего в первом ряду, прямо за его спиной, и Егор Павлович безвольно опустил руки. Страдая от собственного бессилья, он наблюдал как Викинг терзает Грея – и плакал. Скупые слезы стекали по щекам, мутили взгляд, но старик их не замечал и не пытался вытереть. В этот момент он не думал ни об Ирине Александровне, ни о деньгах, ни о том, что вдруг начало покалывать сердце. Все его помыслы были там, в яме ринга, где сражался Грей.

И вдруг течение боя изменилось. Что-то произошло, понял старик. Но что именно? По-прежнему Викинг рвал Грея, а тот отбивался, как мог, хотя все же на ноги поднялся, и по-прежнему бэндог теснил волкодава, пытаясь загнать его в угол, чтобы лишить маневра. И все равно, что-то было не так.

Егор Павлович посмотрел на хозяина Викинга. Тот выглядел озадаченным и встревоженным и время от времени поглядывал на секундомер. Старик перевел взгляд на ринг и наконец заметил, что атакам бэндога явно стало не хватать мощи. Как и прежде, он превосходил Грея в натиске, но теперь его укусы не оставляли на теле волкодава глубоких ран, а лишь царапины. Викинг устал! Неужто Чижеватов был прав!? Грей, миленький, держись! Еще немного…

Волкодав будто услышал немой призыв хозяина. Он вдруг сжался в комок и ударил в грудь бэндога словно пушечное ядро, тем самым заставив противника отвернуть в сторону и подставить ему бок. И тут Грей поступил вопреки логике собачьих боев. Он не стал кусать бэндога в незащищенное место, а мощным прыжком вскочил ему на спину и вогнал свои, тоже немалые, клыки в холку Викинга.

Цирк сначала взревел, а потом замер. На глазах искушенной в собачьих боях публики творилось нечто непонятное – совсем недавно бэндог гонял волкодава по всему рингу, и все уже думали, что победа Викинга близка, а теперь он сам мечется, как полоумный, внутри деревянного ящика, пытаясь сбросить вцепившегося в него мертвой хваткой Грея.

И только старик разгадал замысел своего любимца. И облегченно вздохнул – Господи, неужели?..

Грей вспомнил свое недавнее прошлое, когда они с хозяином травили медведей. Свора обычно отвлекала внимание косолапого, а Грей, улучив момент, запрыгивал медведю на спину. Обезумевший от ярости и боли зверь что только не делал, чтобы сбросить с загривка нелегкую, беспрестанно жалящую ношу. Но волкодав отпускал его лишь тогда, когда старик подходил к медведю на расстояние верного выстрела и коротким свистом извещал пса, что пора ему и своре отойти на безопасное расстояние…

Бэндог выдохся. Это стало ясно всем. "Шкаф", его хозяин, пенился от бессильной злости и кричал так, словно его резали. Но пес уже не внимал его командам; он носился по рингу с угла в угол, иногда падал, с трудом поднимался, и снова продолжал свой безумный забег с тяжелым грузом на спине. Никогда прежде он не испытывал такого унижения. Викинг всегда побеждал, он был по своей сути вожаком стаи, а потому до сих пор просто не представлял себя в роли униженного и поверженного. Бессильная злоба, не находящая выхода, смешанная с накопившейся за время боя усталостью, постепенно превращалась в апатию, и Викинг, уже будучи не в состоянии держаться на ногах, сначала упал на передние лапы, а затем и вовсе лег, погребенный под черным мохнатым ужасом, все глубже и глубже запускающим свои клыки в тело бэндога.

Бой остановил главный судья – вопреки бурным возражениям совсем потерявшего голову хозяина Викинга.

У старика хватило сил лишь на то, чтобы отозвать условным свистом злого, как тысяча чертей, Грея. Едва пес подошел к нему и ткнулся мордой в колени, Егор Павлович даже не сел, а рухнул на пол ринга. И тогда впервые произошло то, чего до сих пор никогда не случалось: волкодав заботливо слизал своим бархатным языком с лица старика капельки слез.

– Я говорил, я говорил!.. – кричал счастливый Чижеватов.

– Да, да, конечно… – старик еле ворочал языком.

Овации в честь Грея не утихали…

Отступление 7. Зона Сиблага, 1960 год Вблизи хребет поражал своим грозным величием и неприступностью. Конечно, он не был так высок, как гора Казбек в Грузии, нарисованная на папиросной пачке; Громовик по высоте не дотягивал и до трех тысяч метров над уровнем моря. Однако человек в здравом уме – если он не хорошо подготовленный альпинист – даже не подумал бы сделать попытку оседлать его длинную спину, куда вели лишь бараньи тропы.

И тем не менее Чагирь рискнул…

Теперь свора уверенно и цепко стала на след беглых зэков и довела Егора до крутого склона, за которым начинался хаос из скал, ложбин и уродливых сосен, державшихся на юру благодаря не толщине ствола и прочности корней, а из-за приземистости и широко раскинутых крученых-перекрученых веток, дробящих воздушные потоки, вследствие чего деревья выдерживали любые бури.

Егерь решил устроить привал на берегу ручья, берущего начало среди скал Громовика – там, где сахарно белел так и не растаявший за лето снег. До темноты оставалось еще часа три, но он понимал, что должен прежде всего хорошо выспаться, так как до следующего привала, во-первых, нужно еще дожить, а вовторых, когда появится возможность хотя бы отдохнуть, Егор просто не мог знать. Он понимал – погоня вступает в завершающую фазу; а это значило, что с завтрашнего утра, по меньшей мере на сутки, о сне можно забыть.

Костер он разжигать не решился, обошелся вяленым мясом и сухарями – на всякий случай, чтобы ненароком не выдать Чагирю свое месторасположение. Места кругом были нехоженые, дикие, а потому даже запах дыма мог подсказать беглому пахану, что Сатана совсем рядом. Немного поразмыслив, Егор избавился и от продуктов для собак, бросив им всю вяленую без соли рыбу, которая у него еще оставалась, и часть немного заплесневевших сухарей. Как ни обидно было это сознавать, но при подъеме на Громовик псы станут для него обузой, и егерь решил их оставить здесь, у подножья хребта. Он знал, что свора не пропадет. Собаки были обучены сколь угодно долго оставаться без хозяина, терпеливо ожидая его возвращения – где бы то ни было. Тем паче Егор не переживал из-за корма для псов: Уголек под предводительством Неры мог загнать даже сохатого. Но в этом году расплодилось много зайцев, а потому егерь был уверен, что свора оставит красного зверя в покое, и будет охотиться лишь на косых, нежное жирное мясо которых собаки ели с большим аппетитом, чем сухую и жестковатую оленину или лосятину.

Засыпая, Егор с тревогой думал о беглых зэках – они уже имели оружие…

Он оказался прав, когда предположил, что Чагирь мечтает раздобыть ствол и пойдет ради этого на все. Но как он узнал, где можно добыть ружье? Это был вопрос. И тем не менее, группа пахана вышла точно на заимку ненца Хойко, появившегося в прикордонье около десяти лет назад. Он привез с собой жену по имени Яляне и двухгодичного сына. Что побудило ненца бросить родное стойбище и убраться от него подальше, за тридевять земель, так никто и не узнал. Хойко не стал селиться ни в одной из деревень округа, а, будучи великолепным охотником-промысловиком, заключил договор с заготконторой и отправился в настоящую глушь, на Бабаеву заимку, существующую с начала столетия. В революцию там скрывались сначала красные партизаны, а затем бандиты, грабившие золотоискателей. Гораздо позже, уже по окончании Отечественной войны, Бабаева заимка приютила каких-то богоискателей, но они прожили недолго и померли почти в одночасье, все девять человек, чем вызвали разные пересуды среди жителей таежных поселений, постепенно превратившиеся в истории-страшилки. Тем не менее Хойко не поверил в нечистую силу, оккупировавшую Бабаеву заимку, и устроился там надолго. Правда, сына он все-таки отправил в школу-интернат, но сам перебраться поближе к цивилизованным местам отказался наотрез.