Книга Право на меч - А. Л. Легат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, больше уж не найдет.
Мы помолчали. Мне захотелось, чтобы кто-то снова положил руку на лоб. Проверил, горячо ли мне, холодно. Сам я, кажется, уже ничего не понимал.
Руш поднялась, прошла до двери и закрыла ее так, чтобы больше никто нас не побеспокоил. Или не поспел ко мне на выручку. Затем обернулась и спросила:
– Тебе тут не холодно?
Я прочистил горло, покосился на засов. Прищурился в полутьме, нет ли на моей гостье ножей. Чем дольше я молчал, тем суровее становилось симпатичное лицо Руш.
– Сквозняка сейчас не было, если ты об этом. – Я еще раз посмотрел на дверь.
Мы уставились друг на друга, как два индюка.
– Последний раз спрашиваю: тебя погреть?
– Это, вообще-то, совершенно другой вопрос, – я растерянно заморгал.
Она развернулась и шагнула в сторону, начала возиться с засовом, бросила через плечо:
– Ну и стухни тут один.
Потом опомнилась, взяла бутылку со стола – хоть в стекле почти ничего не осталось! – спрятала под стеганку, не заткнув горлышко пробкой…
– Да погоди ты…
Я вытянул левую руку, хоть и не мог дотянуться до Руш: та уже вернулась к двери.
– …погоди. Я ведь крайне медленно думаю, сама говорила.
Она оскалилась и оставила засов в покое. Подошла в пять небольших шагов к изголовью кровати и присела на одно колено. Так, чтобы ее лицо оказалось на одной высоте с моим.
– Когда тебе надо, соображаешь ты вполне ничего.
Стеганка сползла с ее плеч. Где-то на полу загремело стекло, покатившись по доскам. Руш не двинулась ближе, не отстранилась, только шуршали завязки на воротнике у рубахи. Я опустил взгляд ниже, к тонкой шее, к вороту. В разрезе показалась ложбинка между грудями.
– Что, храбрец, не струсишь? – сказала Руш шепотом. – Или тебе снова некуда бежать?
Я выдохнул, потянулся рукой к ее плечу. Запустил пальцы под ткань. Чистая, мягкая, слегка влажная кожа. Наверное, мне и правда очень холодно. Чертовы воснийские зимы.
Руш перехватила мое запястье, опустила руку ниже, к груди. Разрез на вороте оказался слишком узким, и мы оба вздохнули.
– Сейчас исправлю, – сказала Руш и впилась мне в губы. Неумело, но требовательно.
Кислый и терпкий вкус вина. Любая рубаха шире у самого низа, но мы об этом напрочь забыли.
Я отталкивал Руш больше года. Чтобы в итоге все пришло к тому же: ее лоб коснулся моего, а под грубой шерстяной рубахой я нащупал уже твердый сосок.
Холодок скользнул по груди: с меня стащили одеяло. Руш спешила, словно вот-вот к нам ворвутся враги. И жить осталось совсем недолго.
Я не мог ее осуждать. Сам бы спешил, если бы не лежал, если бы не был столь неуклюжим из-за старых ран. Только и успел, что растянуть завязки на поясе.
– Медленный, – довольно прорычали мне на ухо.
Чужой вес приятно сдавил живот. Кровать едва скрипнула – Руш и здесь была почти бесшумной.
Не задела ногу, не тронула бок. Мне стало больно от другого – от стыда за грязное тело, за нелепые отказы и столь же невнятное согласие. Я прошептал:
– Уж какой есть. Только… э-э…
Руш стащила с себя рубаху. Под ней на живот чуть съехала грязная повязка. За неделю там почти не осталось крови.
– Лучше просто молчи. – Ладонь Руш уперлась в стену. – Вот так. – В спешке она сняла только одну штанину, и чуть не запуталась. – Вот так. То, что надо…
На теле Руш было больше шрамов, чем у меня. Ее не смущали грязные ведра, опухшие покойники, грубые солдаты Восходов и голод в походе. О чем я вообще беспокоился?..
– Давненько там никого. – Руш поерзала на мне, пристраиваясь. – Ну-ка…
Попала.
– Ох.
Холод отступил. Никакой я не мертвец. Разве же можно желать мертвеца?..
Теперь Руш никуда не спешила. Чуть покачивала бедрами, привыкая. Ни в одной женщине мне еще не было так тесно.
– Боги, – выдохнул я, теряя последний ум.
– Нет здесь никаких богов, – усмехнулась Руш, – только я и моя киска.
Слегка привстала, заглядывая мне в глаза, и снова опустилась. Так плавно, что мне захотелось взвыть.
Двинувшись навстречу, я случайно шевельнул ногой и зашипел.
– Да лежи… лежи смирно… все будет. – Руш зажмурилась и крепко придерживала мою руку.
Не обманула. Где-то в коридоре прошли солдаты – волокли скамьи по полу. Мне было плевать.
Руш подняла мою руку, обхватила большой палец губами. Протолкнула дальше, прикусила. Простонала в него, сжимаясь. Согнулась и выставила ладонь для опоры, чуть не рухнула мне на грудь. Отдышалась.
– Фух…
– Еще? – то ли спросил, то ли выпрашивал я.
Она оскалилась и взяла от меня все. Один раз, другой. Медленно двигалась и быстро кончала. Уверен, хотела бы взять с меня еще больше, но…
– Я… – звук получился сдавленный, я прочистил горло и положил ладонь на бок Руш, потянув ее вверх, – больше не…
Подскочив, Руш все равно не задела ногу. Только прорычала от недовольства.
– Или быстрый, – проворчала она мне в губы и целовала, помогала рукой, пока я не перепачкал нас двоих.
Сладкая усталость, почти забытое тепло. Я дышал и лежал с закрытыми глазами, чувствовал влагу на коже. Жил. Все было в самый раз, как надо.
Можно просто быть собой: грязным и усталым, не на цепи, не при деньгах, в край облажавшимся. И все равно оставаться желанным.
«Удивительно». – Я лежал рядом и боялся прикоснуться к Руш. Будто это все морок, наваждение.
Она быстро утомилась – поднялась почти рывком, стала вытираться моим одеялом.
– Загадка та еще, – проворчала, свесив ноги с кровати.
– М-м?
– Сердце у вас побольше, чем два яйца. А полагаться приходится только на них.
Нет, похоже, все-таки не наваждение.
– Погоди, – я потянул ее к себе. – Ты обещала меня погреть, нет?
Руш хмыкнула, но, повозившись, прилегла рядом. Спокойное, размеренное дыхание. Мягкая кожа, грубая ткань повязки, нежные прикосновения.
Я обнимал ее, наслаждаясь теплом. Сьюзан никогда не оставалась рядом, стоило ей слезть с моих бедер.
За тонкой дверью расхаживали солдаты. Где-то стучал по дереву одинокий молоток. Острог полнился жизнью.
– Ну все, все. А то я к тебе прилипну, – Руш выскользнула прочь.
Возможно, я и правда держал ее слишком долго. Она продела правую ногу в штанину и сразу же разыскала сапоги. Всегда спешила: что ко мне, что от меня.
Как хорошая выпивка, близость пробуждает любопытство.
– Все хотел спросить, – я провел большим пальцем по подушечкам указательного и среднего, – зачем ты сбриваешь волосы?
– От паразитов, – Руш дернула плечом. – Вшей, гнид, солдат…
Я прыснул. Потом исправился, поддержал беседу:
