Книга Если суждено погибнуть - Валерий Дмитриевич Поволяев

часть России.

Тем временем скирды тяжелого неприятного тумана оттянулись, отползли в тайгу, сделалось легче дышать.

Покинул Каппель адмиральский вагон через три часа. Колчак сам вышел провожать его – показался на ступеньках вагона во френче, не накинув даже шинели на плечи, прямой, расслабленно улыбающийся, с белым крестом под отложными углами воротника.

– Только на вас вся надежда, – сказал адмирал Каппелю, тряхнул его руку. – Постарайтесь регулярно выходить на связь, Владимир Оскарович.

В ответ Каппель козырнул.

На прощание обнялись. Вырыпаев смотрел на эту сцену со стороны, и у него невольно защемило сердце.

– Удивительный человек, – сказал про адмирала Каппель, когда они с Вырыпаевым возвращались в свой вагон. Снег арбузно хрустел под ногами. Тайга, подступившая вплотную к станции, обелесела, сделалась мелкой, сумрачное утреннее колдовство ее пропало. Каппель вздохнул.

– Я посоветовал адмиралу держаться поближе к армии, чем ближе – тем лучше; армия, ежели что, его никогда не выдаст, но он в ответ лишь махнул рукой, заявил, что находится под надежной защитой союзников и их флагов. – Каппель с досадой вздохнул.

– Я бы не верил ни союзникам, ни их флагам, – осторожно вставил Вырыпаев.

– Я так и сказал Колчаку, но он даже разговаривать на эту тему не захотел.

– Святой человек!

– Предложил взять несколько ящиков с золотом для нужд штаба. Я отказался. Золото, Василий Осипович, стеснит нас.

– Во-первых, оно потребует дополнительной охраны…

– Это и во-первых, и во-вторых, и в-третьих, а в-четвертых, охрана эта – не дополнительная, а особая, усиленная, а в-пятых, из-за этих нескольких ящиков за нами начнут специально охотиться. В общем, я отказался. Не люблю золотого тельца!

Каппель перепрыгнул через длинный сугроб, который перерезали черные, уходящие в бесконечность рельсы – сметать снег с путей у железнодорожников не хватало сил: только соскребут его, как принесшаяся метель вновь мигом забивает пути и останавливает поезда, – азартно, будто мальчишка, гикнул и потер себе уши.

– Мороз-то совсем распоясался! – в следующий миг Каппель неожиданно проговорил: – А знаете, чего мне сейчас хочется больше всего, Василий Осипович?

– Чего?

– Жареного гуся.

Через два часа они вернулись на станцию Тайга.

Первый, кто встретил их, был штабной денщик Насморков, подпрыгивающий от нетерпения в задубевших холодных катанках.

– Ваше высокопревосходительство, гусь! – выкрикнул он громко, окутываясь, словно паровоз, белым облаком дыхания. – Жареный гусь!

Каппель невольно переглянулся с Вырыпаевым: это было похоже на мистику.

– Какой гусь, Насморков? – спросил полковник. – Ты не пьян случаем?

– Да баба тут одна продает жареного гуся, сто рублей просит, бумажкой. Я ее задержал до вашего приезда.

Генерал немедленно полез в карман брюк, следом полез и Вырыпаев. Но ста рублей на двоих они так и не нашли.

Небогатые оказались люди…

Остались голодными. Единственное, что Насморков нашел им на двоих, – немного чая и небольшой кусок синего, спекшегося до мраморной крепости сахара. Тем они и довольствовались в тот день. Хотя сам Каппель регулярно раздавал свою зарплату всем страждущим – заработок у него как у главнокомандующего был неплохой.

Каппелю приходило много писем – иногда их набиралось так много, что требовалось потратить не менее половины дня, чтобы только прочитать их. Не говоря уже о том, чтобы ответить. Смущаясь, отводя взгляд в сторону – просить об этом он считал неудобным, Каппель все же обратился к Вырыпаеву:

– Василий Осипович, помогите мне, если можно, разобраться с личной перепиской.

В ответ тот согласно кивнул – он и раньше был доверенным лицом Каппеля.

В груде писем Вырьшаев отыскал конверт, пришедший из Иркутска – прислала его теща генерала, старая «пушечная начальница» Строльманиха: вместе с внуком и внучкой она переехала теперь на Байкал. Денег не было. Семья Каппеля бедствовала.

Вырыпаев немедленно составил телеграмму командующему Иркутским военным округом с просьбой выдать на руки теще Каппеля десять тысяч рублей в счет зарплат главнокомандующего, понес телеграмму на подпись генералу.

Тот отодвинул бумагу от себя.

– Что обо мне подумают люди, а? Скажут – крохобор какой-то… Не могу. Я же воюю не за деньги… Нет, не могу, Василий Осипович. Поймите меня правильно. – Вид Каппеля выдавал его душевное смятение.

Вырыпаев сократил сумму в два раза и только тогда Каппель подписал телеграмму. Сделал это очень неохотно, буквально через силу.

В этом был весь Каппель.

Сахаровский беспорядок постепенно изживался – а был он не менее страшен, чем паника, позорное бегство с поля боя, стрельба по своим.

Белая армия продолжала откатываться на восток. Прибыли в Ачинск – занюханный стрелецкий городишко, который, наверное, и заглох бы, если б не железнодорожная станция – этакий оживленно работающий организм, поддерживающий город.

В Ачинске эшелон Каппеля поставили в самом центре станционных путей. Вырыпаев обеспокоенно обошел весь состав, вернулся в штабной вагон.

– Мы тут, будто голые на снегу, – пожаловался он Каппелю, – наш поезд и особенно наш вагон со всех сторон обстрелять можно, ни одного прикрытия нет.

Генерал сидел за картой. Непонимающе глянул на полковника, махнул рукой машинально, давая понять, что слышит его. В следующую минуту, оторвавшись от своих размышлений, он выглянул в окно, увидел совсем рядом – дотянуться можно – часового в промороженном башлыке и с сахарной от инея щеткой усов. Часовой был похож на моржа и усами шевелил как морж. Каппель не удержался: губы его тронула улыбка.

– Чуть сзади нас, – от нашего вагона отделяет, наверное, метров двадцать – стоят три цистерны с бензином, – продолжал ворчать Вырыпаев. Он словно начал ощущать свой возраст, из него, будто из старика, поперло наружу что-то нудное, придирчивое, хотя Вырыпаев был далеко еще не старым. Каппель все понял, все заметил и улыбнулся вновь – улыбка его была виноватой: нехорошо подсматривать за близкими людьми. А выходило так, что Каппель подсмотрел. – Какой-то уж очень подозрительный состав стоит, целых двадцать вагонов… Надо проверить, не то ведь… – Вырыпаев развел руки в стороны. – В общем, как бы чего не вышло.

Тут в Вырыпаеве, конечно же, проснулся обычный русский мужик с его извечными «если бы да кабы».

– Охо-хо, – проворчал напоследок полковник и сел за стол шифровать телеграммы.

На улице было морозно, тихо. Над кривыми проулками Ачинска стояли высокие пушистые дымы; узенькая, похожая на ствол пулемета труба штабного вагона тоже источала дым, Насморков старался как мог – не отходил от печки, на каждой станции, где стояли больше пяти минут, старался разжиться дровами, а если везло, то разживался и угольком. Уголь горел особенно весело, в воздухе колко потрескивало приятное сухое тепло, озабоченные лица людей разглаживались.

Пока отступающим армиям негде было зацепиться – откатывались на восток без остановок, – а зацепиться надо было обязательно. Чтобы перевести дух, переформироваться. Каппель помял пальцами виски. Было отчего болеть голове, и лекарств от этой боли не существовало никаких.

Много приходило жалоб на бесчинства чехословаков. Поезда их шли, украшенные зелеными ветками – этакие наряды мира, под которыми были спрятаны кулаки. Чехи нагло требовали, чтобы их поезда нигде не задерживали, везли с собою награбленное русское добро. Несметь добра. Отбирали паровозы у санитарных эшелонов, на станциях