Книга Истоки неприятностей - Екатерина Шашкова

— Ты уже в курсе про зрение?

— Да.

— Так и знал. Алекс — болтун.

— Я сама догадалась, он просто подтвердил. Как ты сейчас? Есть изменения?

Втайне она надеялась, что магос скажет, что уже видит гораздо лучше, но тот только мрачно улыбнулся:

— Ага, ещѐ какие. Теперь я вообще ничего не различаю. Надо срочно подбирать новые арфактумы, чтоб хоть как-то это дело компенсировать. У меня есть несколько, рассчитанных на блуждание в темноте, но там совсем не та специфика. Не реви.

— Похоже, ты и без арфактумов отлично справляешься. — Нина поспешно вытерла слѐзы.

— Для того чтоб понять, что у тебя глаза на мокром месте, магия не нужна. А вот для всего остального пригодится. Потому что… Ну, знаешь… — Ракун немного помолчал, собираясь с духом, и в итоге выдавил. — А вдруг это навсегда?

— Не навсегда, а до ближайшего приѐма омолаживающего зелья.

— Которое мне ещѐ лет девять-десять нельзя после прошлой дозы. Знаешь, от этого не легче. И ещѐ… это ведь магия. То есть, последствия применения магии, да ещѐ и той, из Устья. Вдруг откат возраста на неѐ не подействует? Шрамы от кнута же не исчезают, и с Силя проклятие не спадало. Вдруг это правда навсегда?

— Прости. Если бы ты не бросился ловить машину, этого бы не случилось. — Нина подхватила пальцами спутанную прядку, выбившуюся из хвоста Ракуна, и начала осторожно разбирать еѐ на отдельные волоски. Надо было хоть чем-то занять руки. А желательно, ещѐ и голову. Чтоб не думать о том, что во всѐм виноват тот глупый скандал из-за поцелуя.

— Случилось бы что-нибудь другое. Например, Алексу не пришлось бы меня подменять, и нам не удалось бы надуть Рауда. Тоже не слишком приятная перспектива. И мне казалось, мы уже обсудили этот вопрос. Я сам решаю, когда и кого спасать.

— Тогда что мне делать, если не извиняться? Просто пожалеть тебя?

— Нет, наоборот. Ты же меня бросать собиралась. И сейчас самое время. На кой я тебе такой сдался?

Несколько волосков завязались в узел и распутываться никак не желали. Нина дѐрнула изо всех сил, вырывая их с корнем, и искренне надеясь, что Ракун истолкует это действие правильно. И добавила вполголоса:

— Идиот ты.

— Есть такое, — покорно согласился магос.

— И бабник.

— И бабник. Теперь вот слепой идиот и бабник. Видимо, ещѐ и безработный. Ты не думай, Нин, я вполне могу обеспечить и тебя, и Алинку, просто… ну… Не вздумай оставаться со мной из жалости. Не надо вокруг меня бегать, вздыхать и со всех сторон окружать опекой, я не бедненький-несчастненький страдалец.

Бедненьким-несчастненьким страдальцем Ракун точно не выглядел. Скорее уж драным и побитым енотом, жалеть которого надо очень осторожно, может и цапнуть не разобравшись.

Нина осторожничать не стала и, наклонившись, поцеловала енота в висок. Тот дѐрнулся от удивления, но быстро расслабился, разве что не замурлыкал от удовольствия. Позѐр!

— Я же сказала, что люблю тебя таким, какой ты есть. Значит, и вот таким тоже. Но если ещѐ раз увижу, как ты обжимаешься с этой блондинкой — убью обоих. Или прокляну. Вот тем самым проклятием, чтоб хорошенько помучились перед смертью.

— Ты не сможешь. Оно на имя завязано.

— А ты мне его скажешь. Вот вернѐмся домой — и скажешь. Это будет честно, ты же знаешь моѐ. И ещѐ… - Нина осеклась, быстро прокрутила в голове разговор. — Ты что, сейчас правда назвал меня по имени? Оно же тебе не нравилось!

— И сейчас не нравится, но надо же привыкать. Похоже, мы с тобой всѐ-таки надолго. Ну, если ты меня прямо сейчас не бросишь.

— Не брошу, — вздохнула Нина. — Чтоб бросить, тебя сначала поднять надо, а у меня не получится. Так что вставай сам, хватит на голой земле валяться.

— Не на земле, а на куртке, — отмахнулся Ракун. — Ладно, я сейчас.

Поднимался он тяжело и медленно, а потом ещѐ какое-то время стоял на месте, опираясь на Нину и не решаясь сделать шаг. Долан, заметив это, немного пометался между долгом и чувствами, но в итоге всѐ-таки решился: выпустил из объятий Алину, подошѐл и великодушно подставил плечо.

— Двинуть бы тебе… — вздохнул в ответ на это магос. Принимать помощь он не торопился.

— Я тебе говорил не приближаться к моей племяннице?

— Эллерт, не начинай. Или хотя бы не здесь, — вполголоса попросил Долан.

— А что такого? Вам прилюдно целоваться можно, а мне даже высказаться нельзя?

— Нельзя. Ей сейчас и так нелегко, а тут ещѐ ты с претензиями.

— Я же не к ней с претензиями, а к тебе. Как я могу тебе доверить девушку, если ты даже поцеловать еѐ согласился только после приказа?

— Будешь продолжать в том же духе, и я тебя ударю безо всякого приказа. Или даже вопреки ему. И сейчас я этого не делаю только из уважения к Сандре, потому что если ты снова грохнешься, именно ей придѐтся тебя поднимать. А если я ударю — ты точно грохнешься.

Бывший милит выпрямился и расправил плечи, чтоб казаться крупнее. Наверное, решил, что на Ракуна это подействует отрезвляюще, но тот в ответ внезапно заржал и, не успев толком отсмеяться, заметил:

— Нелегко тебе с ней будет.

— Я знаю. — Долан неловко улыбнулся, начиная понимать, что всѐ, сказанное до этого, можно расценивать как шутку.

— Обидишь — убью. — А вот это звучало уже совсем не шутливо.

— И это тоже знаю.

— А ещѐ ты мне должен двадцать тысяч.

— Ты Кобе обещал пятнадцать!

— Это наценка за посредничество.

— В отличие от некоторых, я не могу просто вытащить из кармана такие деньги.

— Да расслабься, ты только что поучаствовал в спасении собственного начальника. Думаешь, он тебе премию не даст?

— По мозгам я вам дам! Обоим! Чтоб личные разборки устраивали в личное время, — прикрикнул Силь и снова раскашлялся. — Давайте валить отсюда, пока не задохнулись.

Он был прав: стол потихоньку догорал, но удушливая вонь от химикатов не исчезла, забитых окон и щелей между досками явно не хватало для нормальной вентиляции. Лучше всего для этой цели служила дыра, прожжѐнная огненным шаром, возле неѐ воздух был почти свежий.

В итоге Лисар подумал — и просто перетащил туда раскладушку. Попутно ещѐ и пистолет подобрал.

— Прости, что я его без спросу из сейфа вытащила, — смутилась Нина.

— Да ничего. Лучше бы пулемѐт прихватила, он там чуть глубже лежал: перестреляли бы сейчас всех местных охранничков и вышли.

— Пулемѐт в сумочку не влез. А стрелять жалко, люди же подневольные, просто свою работу выполняют.