Книга Черное море. Колыбель цивилизации и варварства - Нил Ашерсон

Фрагменты аланской популяции просуществовали в Азии еще многие века. Вильгельм де Рубрук в XIII веке был одним из тех европейских путешественников, которые встречали принявших христианство аланов при дворе татарских ханов, а Марко Поло слышал о подобных же сообществах в Китае во времена монгольской династии Юань. В XIV веке епископ-миссионер брат Пеллегрини сообщал о большой общине православных аланов – возможно, солдат-наемников, живших на юго-восточном побережье Китая, – но больше ничего о них неизвестно.

Крымское побережье между Феодосией и Алуштой было известно как Алания еще в Средние века, когда имели место разногласия по поводу того, кто является законным епископом аланским. Эти последние сарматы на Черном море, по‑видимому, занимали сторону крымских готов вплоть до уничтожения Готии турками и татарами. Последнее упоминание об аланах, обитавших в Крыму во времена Крымского ханства, датируется XVII веком – всего столетием ранее российского завоевания.

Аланы оставались православными христианами, несмотря на то что их повелители были мусульманами, и не подвергались притеснениям за свою веру. К 1600 году они превратились в маленькое, безобидное сообщество, уже почти неотличимое от более поздних поселенцев-христиан на Крымском побережье, за исключением одной особенности: их головы имели яйцевидную форму. Спустя более тысячи лет после того, как восточные аланы переняли этот обычай у гуннов, они по‑прежнему бинтовали головы своим детям.

Глава десятая

Хорошо управляемый маленький городок на утесе лучше необузданной Ниневии

Фокилид. Цитируется у Диона Хризостома в “Борисфенитской речи”

Древнее ирландское слово для обозначения области – “койсед”, то есть “пятая часть”, и тем не менее, как всем известно, на этом острове только четыре географических области. Где же, в таком случае, пятая? Пятая область не находится в каком‑то определенном месте, здесь или там, на севере или на юге, на востоке или на западе. Это место внутри каждого из нас – то место, открытое другому, та дверь, отворяющаяся в обе стороны, благодаря которой мы рискуем выглянуть наружу, и которая впускает других внутрь.

Мэри Робинсон, президент Ирландии Инаугурационная речь в Дублинском замке 3 декабря 1990 года

В августе 1992 года маленькая жестокая война вспыхнула на черноморском побережье между Абхазией и Грузией. Она окончилась всего год спустя поражением сил Грузии, возглавляемых лично грузинским руководителем Эдуардом Шеварнадзе, и возникновением сомнительно независимой Республики Абхазия.

Человеческое расселение вокруг Черного моря имеет тонкое, сложное геологическое строение, постепенно сложившееся более чем за три тысячи лет. Но геолог не назвал бы этот процесс простым отложением осадочных пород, как если бы каждая новая волна поселенцев аккуратно покрывала собой предшествующую культуру. Вместо этого горнило истории сплавило народы, которые взаимно врастали в трещины чужой породы, образовав неожиданные борозды и обнажения пластов. Каждый город и каждая деревня испещрены шрамами тектонических разломов. Каждый район обнаруживает особый рисунок прожилок – греческих и тюркских, славянских и иранских, кавказских и картвельских, еврейских и армянских, балтийских и германских.

Древнее мультиэтническое сообщество представляет собой богатую культуру, способствующую развитию. Такой была когда‑то Босния, такой же была Одесса до революции большевиков или Вильнюс в Литве до Второй мировой войны. Симбиоз множества национальностей, религий и языков в одном месте всегда интересовал иностранных путешественников, и никогда этот интерес не был сильнее, чем в нынешнюю эпоху националистических потрясений. Однако ностальгия не идет на пользу пониманию истории: этот симбиоз часто бывал скорее мнимым, чем настоящим.

Совместная жизнь не означает совместного развития. Разные этнические группы могут сосуществовать столетиями, занимая друг у друга, ходя в гости к добрым соседям, сидя на одной школьной скамье и служа в одних имперских полках, и сохранять при этом скрытое взаимное недоверие. Сплочение подобных сообществ происходило не столько по согласию, сколько по необходимости – из страха перед какой‑то внешней силой. Для одной группы напасть на другую или угнетать ее значило навлечь на себя катастрофическое вторжение сверху (урегулирование силами турецких солдат или казаков), которое ввергнет в беду все сообщество.

Отсюда следует, что, когда в результате крушения империй или тираний этот страх исчезает, ограничения падают тоже. Борьба за власть в отдаленных местах, к которым та или иная группа чувствует лояльность, достигает деревенских улиц. Демократическая политика, призывая простодушных людей выбирать стороны и мыслить в терминах состязательного противоборства, раскалывает такие сообщества по скрытым тектоническим трещинам: их этническим различиям. И они разделяются, поначалу – часто неохотно. Хорошо знакомые соседи, со своей необычно пахнущей едой и странным домашним языком, становятся частью каких‑то чужих и враждебных “их”. Древние подозрения, когда‑то ограничивавшиеся народными песнями и бабушкиными сказками, синтезируются в параноидальные политические взгляды.

Другими словами, все многонациональные ландшафты хрупки. Любой серьезный толчок может их разрушить, вызывая оползни, землетрясения и извержение потоков крови. Люди сами это знают и боятся этого. Но когда вокруг Черного моря вспыхивает национализм, то обычно эта чума приходит откуда‑то извне, и от нее не существует известной сыворотки. Такова была судьба Абхазии.

Этот маленький прибрежный горный регион, тянущийся вниз с севера на юг, от российской границы в Сочи до реки Ингури, представлял собой именно такое смешанное черноморское общество. Сами абхазы, чей язык относится к доиндоевропейской языковой группе, жили там уже во времена прибытия первых греческих колонистов в VI веке до н. э. Но к 1992 году они стали национальным меньшинством на собственной земле, составляя менее 20 % населения. Русские, понтийские греки, армяне и мигранты с Северного Кавказа осели в Абхазии в течении XIX века, в то время как крупнейшую единую группу населения, 45 %, составляли грузины, точнее мегрелы.

Они были относительно недавними иммигрантами. После 1864 года, когда Россия аннексировала эту часть Кавказа, многие абхазы-мусульмане бежали в Османскую империю. Их земли заняли христиане – мегрелы из Грузии, с другого берега реки Ингури, и этот процесс продолжался с перерывами вплоть до 1949 года, когда мегрелы были принудительно переселены в Абхазию, чтобы занять дома и землю, оставленные депортированными понтийскими греками. Так зародилось недовольство, которое вскоре стало казаться наследственным. В то время как абхазы говорят на языке северокавказской семьи, мегрелы принадлежат к картвельской языковой группе, к которой принадлежат также грузинский, сванский и лазский. Абхазским деревенским жителям кажется, что присутствие мегрелов несет в себе скрытую угрозу. В Абхазии проживало всего около полумиллиона человек, а в Грузии – пять миллионов. После революции Абхазия была объявлена полноправной республикой Советского Союза, но в 1931 году Сталин – “главный грузин” – понизил ее статус до простой автономной республики в составе Грузинской ССР.