Книга Опус номер девять ля мажор. Часть 2. Жизнь как музыка и танец - Александр Семёнов

– Скоро будешь смотреть на лист и уже всё в голове слышать, – уверенно сказал Андрей на третьем занятии. Саша оказался более чем способным, и даже те первые шаги, которые сделал сам, удались ему на редкость правильно.

Второго ученика, пятнадцатилетнего Игоря, привёл Слава Брындин. Игорь был его то ли семи-, то ли восьмиюродным племянником, – с этой веткой своей родни, самой близкой по духу, Слава общался больше, чем со всеми другими. Долговязый, с оформившимся звучным баритоном, Игорь принадлежал к старомодному доброму типу лохматых обаятельных раздолбаев, девичьих любимцев, которых трудно вообразить без гитары и дежурного набора хулиганских и лирических песен. Всё это у него было, он уже несколько лет умел аккомпанировать себе пятью аккордами, но захотел большего, когда Слава показал ему видеозапись, сделанную на одной из квартирных посиделок. Тогда вспоминали недавний концерт Ольги Арефьевой; Оля, большая поклонница своей тёзки, одну за другой пела её песни, и Андрей стал импровизировать на второй гитаре сольные партии, то перекликаясь с Олиным голосом, то уходя вдаль по извилистой дороге ассоциаций и тайных смыслов. Эти его прогулки больше всего потрясли Игоря, а вместе с ними то, что две гитары звучали, как целый оркестр. Научиться играть так же – эта мечта была слишком смелой, чтобы её высказать. Игорь хотел просто узнать, может ли у него что-нибудь выйти. Андрей, с помощью внушений и примеров из собственной жизни, говорящих о том, что все когда-то начинали, за два урока отучил его от взгляда снизу вверх. Затем проверил на способность к импровизации – пока голосом, пробовать что-то на гитаре было рано.

– Всё в порядке, – заверил он, – сможешь, а пока давай продолжим заниматься классикой.

Ещё через урок Игорь так осмелел, что показал песню своего сочинения – что-то минорное о свободе, дыме костра и дальнем грохоте ночных поездов. Песня была недурна, хоть и отзывалась чужими голосами, от незатейливых бардов советской поры до современных ролевых менестрелей. Игорь сам это чувствовал, но Андрей сказал ему, что стыдиться нечего. Твой голос тоже слышен, а подражания?… Да кто из нас был абсолютно самостоятельным с первых шагов? Пушкин – и тот не был. И Моцарт не был. И любой, на кого ни посмотри.

8

Это был удивительный концерт. В огромном зале, до отказа переполненном, где зрители сидели в креслах, на полу и на самой сцене; где вокруг не было знакомых лиц и свет люстры терялся на полпути к высоким, будто крепостные, стенам, неизвестный гитарист играл пьесу Ролана Диенса. Он был едва виден, но музыка звучала словно бы над самым ухом. Андрей слышал её впервые, но фантастическим образом узнавал. На что она была похожа? Скорее всего… на идеальное произведение, которое он бы мог сочинить, если бы только умел.

Эта догадка встряхнула его. Он поднялся и, несмотря на тесноту, легко, будто во сне, прошёл на сцену, сменил музыканта, как в армии часового. Тот не возражал. Теперь Андрей сам играл, не глядя в ноты; музыка текла сквозь него, неведомо откуда, непонятно куда. И одновременно росла досада: почему не я? Почему он это написал? Сколько раз я пытался выдумать свою оригинальную пьесу? Столько же раз бросал после первых тактов. Все места заняты, пути исхожены, земли открыты. И ничего нового сказать нельзя.

Но, оказывается, можно! Если бы он только умел!.. Вот она, свежая мелодия, непохожая на всё, что он до сих пор слышал. И необычные, довольно рискованные гармонические ходы, и выразительный бас, и ни одного «тараканьего», как кто-то говорит, интервала. И всё это так просто, всё состоит из тех же самых нот. Всё лежало на поверхности. Чтобы увидеть, надо было только взглянуть немного иначе, под другим углом. Но почему это сделал не он? Кто подарил этот взгляд не ему, а другому?…

Не прекращая играть, он почти дошёл до отчаяния, но в этот миг зал как-то сместился, разъехался, и зрители оказались так далеко, что почти растаяли в сумраке. Интересно, – мелькнула мысль, – неужели это сон? Нет, вряд ли, как можно узнать во сне новую вещь?…

И всё же Андрей просыпался – медленно, неотвратимо. Зал окончательно исчез. Конечно, это был сон, – подумал Андрей, не открывая глаз, – а музыка?… Да никакой это не Диенс, это же я! – вдруг понял он. – Вот так номер!.. Так и раньше бывало: снилась какая-то интересная фраза, он ленился её записать, думая, что без труда запомнит, если она так ясно звучит в голове, и вновь засыпал, и наутро не мог вытряхнуть из памяти ни крошки. Но впервые он услышал целую пьесу, и теперь надеяться на память будет великой глупостью. Надо встать и сохранить, пока не поздно.

Оля спала, повернувшись к нему лицом. Андрей поцеловал её в плечо, едва не спустился ниже, но почувствовал, что тогда не сможет остановиться. Нет, надо себя заставить! Он стал выбираться из постели, а руки, как назло, были свинцовые, ноги каменные, и чугунный зад якорем тянул обратно. Потребовалось жуткое напряжение воли, чтобы раскачаться, выползти из-под одеяла, добраться до стола. Нотная тетрадь на нём лежала, а инструмент был не нужен, чтобы записать произведение, которое Андрей так хорошо представлял.

Он включил настольную лампу, спрятав её от Оли за чёрным телом компьютера, перенёс на бумагу первый такт, – но вся следующая за ним мелодия стала распадаться, терять внутренние связи, на глазах превращаться в бестолковую кучу нот с торчащими в разные стороны флажками. И что он в ней нашёл? Почему решил, что это интересно и ново? Фигня какая-то, – думал Андрей, но, едва помня композицию, из чистого упрямства продолжал вылавливать и запихивать в тетрадь бессмысленные знаки. Нет, хватит, – сдался он через несколько минут, – ничего не вышло, надо идти спать…

И в это мгновение он окончательно проснулся и открыл глаза. Оля пошевелилась и затихла, дыша ровно и неслышно. Андрей поцеловал её в плечо и замер на миг. Музыка текла сквозь него так же мощно, как в приснившемся зале, и так же была не похожа ни на что, слышанное ранее. Андрей соскочил на пол, в одну секунду натянул трусы, схватил карандаш, тетрадь, гитару и бесшумно умчался на кухню.

Он не взглянул на часы и потому не мог сказать, когда начал работу. Когда же вернулся в спальню и положил на стол тетрадь с пятью исписанными листами, было без десяти шесть. Андрей забрался под одеяло. Теперь, даже если забудется, ничего страшного. Можно спать.

Но сон не шёл. Сердце билось, как на полумарафоне, где Оля последние километры бежала почти трусцой, развлекая беседой девочку, резво начавшую, но не рассчитавшую сил, и всё равно опередила его на девятнадцать минут. Очень скоро в голове зазвучало продолжение темы. То была первая часть, это лучшее начало для второй. Он вновь поднялся, записал её прямо здесь, за столом. А если действительно пришло то, о чём он всегда мечтал, хоть и осознал это не так давно, – мечтал, но уже почти не надеялся? Если вся жизнь теперь изменится? И больше не надо будет брать учеников… Но в любом случае Саню с Игорем он не бросит, ребята хорошие.

Он взглянул на спящую Олю. Надо, надо поделиться!

Держать в себе нет никакой возможности, разорвёт.

– Оля, – прошептал он, тронув её за плечо. – Оль, проснись на минутку. Ничего, что разбудил?