Книга У каждого свой путь в Харад - Анна Р. Хан

– И нет никакого дела твоему Груцю до моего бюста. Что еще за глупости? – Она натягивала через голову темно-синее платье в коричневую полоску. Очень удобный фасон: закрытая спина, широкие рукава и застежка спереди, ряд пуговиц от середины груди до пояса. Как раз будто предназначено для того, чтобы его надевали прямо на ночную сорочку, прячась в одеяле от посторонних глаз. – У этого Груця красоток – дам сердца – выше крыши. В каждом городе по десятку. – Гильда спрятала белокурые волосы под один из брошенных Крайтом чепчиков, подходящий, по ее мнению, к платью.

Она завязала надо лбом ленточки бантиком. Глянула мельком в зеркальце над кроватью – бантик был точно по центру лба. Красивые голубые глаза с длинными ресницами, прямой носик, немного обветренные крупные губы – в целом увиденное ее удовлетворило, и девушка впервые за утро улыбнулась. «А не плевала ли я на Груця? Такая красотка, и никого красивей меня на многие лиги вокруг. Ага, точно, кроме меня-то вообще больше ни одной девушки. Так что я самая что ни на есть писаная красавица».

Продолжая разговор, она со смешком добавила:

– И это не считая жен. Где уж мне, я рылом не вышла.

– Ги-и-ильда! Неужели ты думаешь, что кому-то могут быть интересны твои бредовые умозаключения! Выходи давай уже! – Крайт стоял в дверях, однако все еще не выходил из ее комнаты, словно контролировал, не завалится ли служанка снова спать, оставшись без присмотра. – То не добудишься ее полдня. А если добудишься – сдохнешь с голоду, пока ее величество Гильда все свои одежки перемерит!

Его взгляд зацепился за край ее нижней юбки, взметнувшейся до колен, когда Гильда в два движения натягивала на ноги тугие шерстяные гольфы. Крайт сглотнул и нахмурился. Ему не понравилось, что она перестала прикрываться и повела себя так, словно его и рядом нет.

«Вот ведь бесстыжая! Одно слово – ведьма!» – В сердцах Крайт плюнул себе под ноги, забыв, что это он ворвался в спальню к девушке, а не наоборот и что Гильде и кроме отмывания плевков с пола работы хоть отбавляй.

Гильда, сидя на кровати, застегивала пряжки грубых башмаков на толстой подошве.

– Все, я готова.

– И году не прошло, – буркнул Крайт и добавил с издевкой: – Мы счастливы, мы в восхищении!

Спальня Гильды находилась на первом этаже. Там же, где располагались комнаты, предназначенные для постояльцев такого положения, как, к примеру, Миллек. Тут и мебель была попроще, и постельное белье совсем старое, да и сами комнатки размерами были немногим более шкафа.

Ее дверь была самой первой в череде дверей коридора нижнего этажа. Выходя, Гильда сразу же попадала в просторную залу с длинными деревянными столами и лавками, которую хозяева использовали в качестве столовой.

В этот ранний час она была еще пуста. Кто-то, кто встал раньше Гильды, зажег и расставил по столам керосиновые лампы. Гильда машинально подбросила дров в жерло круглосуточно горящего камина. На ходу закатывая рукава, прошла к плите, удивившись, что Крайт успел растопить ее.

Тесто опасно нависло над краями кадки, словно просилось на противень. Девушка разделила его на булки и отправила в нагревшийся духовой шкаф. Выдвинула из-под полок ларь с гречкой и, отмерив нужное количество, собралась идти с котлом к колодцу во дворе, чтобы промыть крупу. Она отодвинула занавеску на окошке, чтобы посмотреть, идет ли там снег.

Окошко замерзло, и ей пришлось подышать на стекло.

Во дворе рядом с каретой прибывших ночью постояльцев вольготно расположилась группа молодых людей. Один сидел на корточках на пороге открытой двери чужого экипажа и рассказывал, вероятно, что-то уморительное, так как остальные покатывались со смеху.

Гильда возмущенно фыркнула:

«Опять этот Груць вытворяет, что ему вздумается! Закон ему не писан, оно и понятно, но не понимаю я, к чему это? Лазят его дружбаны вечно по чужим вещам, как сейчас. – Из экипажа выглянула еще одна веселящаяся морда, нацепившая на голову женскую шляпку, которую Эллиноя сунула в карету в самую последнюю минуту. Гали не пришлось ей ни разу воспользоваться, и темно-фиолетовая шляпка из тонкого фетра с широкими полями и шелковыми лентами провисела на стенном крючке все время путешествия. Пока не была обнаружена этим молодцом. – Хотя, что интересно, они ни разу тут, на постоялом дворе, ничего не украли. Из баловства, что ли, лазят? Или чтоб сноровку не потерять? Или не могут упустить случая, чтобы не попугать? Все же страшно это, когда в твоих вещах кто-то копался, а ты даже приблизительно не знаешь кто. Даже если ничего не пропало. Вечно, как Груци эти ни приедут, все вокруг жалуются: то спальня вскрыта, то вещи из саквояжей разбросаны, то все перевернуто вверх дном… А так-то понятно, чем эти бедовые за пределами «Чистого поля» промышляют, тут и к гадалке ходить не надо. Лишь на их рожи наглые взглянешь, все как на бумаге черным по белому – ворье чистокровное. – Она вздохнула: – Вот что-то сейчас будет…» Девушка намотала на себя шаль и, поудобнее перехватив ручку котла, двинулась к входной двери.

Обычное повышенное внимание со стороны молодых мужчин не заставило себя ждать. Оно обрушилось на нее, стоило только Гильде сделать шаг за порог.

Мы подождали, пока стихнет свара,Не наше дело – в сердце лезть пожара.Из леса видно было боя поле,Друг друга там поубивали вволю.Когда дорезали всех проигравших,И оборвали эполеты павших,Ушли, с собою унося потери,Чтобы тела друзей не сгрызли звери.Только тогда настало наше время,Мы – мародеры, сумеречное племя.К закату вечер, в сумерках выходим,И с обыском по всем телам проходим.Карманы, рюкзаки и фляжки –Посмертно обворованы бедняжки.Коль повезет, найдем пяток колечек,Из металла символ верности сердечек.Уже без надобности им они – так что ж?Не снимется само – так пустим в дело нож.Отрежу палец, ведь ему не больно,Его убил не я – совесть довольна.Мы мародеры – мысль и слова корявы,Но если и убьем, то для наживы – не забавы.За что судить нас, в чем наша вина?В том, что вокруг бесчинствует война?Я наблюдал уже не раз – глаголю,Людей как люди убивают вволю,У них на это право есть, а мнеНельзя пошарить в бывшей их суме?[3]

Расхлябанная галантность в разговоре, свойственная их среде, расцвела во дворе «Чистого поля» буйным цветом.

– О, Гильда, звезда моего сердца, ты скучала по мне? – Молодой мужчина с торчащими в разные стороны волосами цвета соломы отделился от стены под окном, к которой прислонившись сидел. Он отряхнул замшевые брюки, отчего расправились складки на коленях. И согнулся в реверансе, подметая воображаемой шляпой дорожку под ногами девушки.

Гильда хмыкнула и, не обращая внимания на это представление, пошла в сторону колодца.