Книга Искушение и разгром - Семен Лопато

— Я все, конечно, понимаю… — Затаенно блестя глазами, пряча улыбку, она с выражением комически-нарочитой скромности повернулась к Наташе: — Пожалуйста, объясни своему мужчине, что в некоторых случаях заставлять женщин ждать невежливо.

Вглядываясь в них, как во сне, приблизившись, присев на край кровати, уже зная ответ, он бездумно взглянул в глаза Наташе:

— Все разрешено?

Сияюще глядя на него, счастливые дать подтверждение, обе кивнули. Приподнявшись на локте, смеющимися глазами глядя на него, девушка нетерпеливо-увещевающе подалась к нему:

— Чего ты ждешь — перед тобой две дырки…

Их тела тянулись перед ним, отчего-то чувствуя себя сейчас чем-то неотделимым от них, словно единым потоком куда-то затянутый вместе с ними, нуждаясь в соединении с ними, поднявшись, он торопливо сбросил одежду; распластавшись, забросив руки за голову, обе они влажно-поблескивающими глазами следили за ним — их было двое, их тела, вытянувшись, белели перед ним. Притянутый, чувствуя, что должен соединиться с ними, почему-то вдруг чувствуя, что тело девушки, меньше подходившее ему, именно поэтому влечет его острее, но понимая, что первой может быть только Наташа, опустив колено на покрывало, он двинулся к ней. Словно понимая это и не ожидая ничего другого, подтянув ноги и откинув голову, она ждала его; видя ее полузакрытые глаза и разведенные бедра, нависнув и соединившись с ней, как в знакомую волну, он окунулся в нее; лежа на боку и подперев рукой голову, девушка, улыбаясь, смотрела на них. Наваливаясь на Наташу, ударами тела разнося ее, лежавшую с закрытыми глазами, он повернул голову к девушке, глаза их соединились, словно почувствовав что-то, в этот момент Наташа, выгнувшись и напрягшись, издала долгий стон. Глядя в смеющиеся глаза девушки, не желая выходить из Наташи после первого же обретения, желая приближения второго, он приглашающе мотнул ей головой, встав на колени и отбросив волосы, девушка склонилась над животом Наташи, согласно-устремленно действуя, они достигли второго стона. Поднявшись и отбросив волосы, она взглянула на него, на секунду остановленный тем, что двух раз, отданных им Наташе, может быть недостаточно, тут же освобожденный ощущением того, что сможет к ней вернуться, видя уже лежавшую на спине девушку, он вышел из Наташи. Переступив на кровати, встав на колени между разведенными ногами девушки, как во сне, не веря простоте того, что происходит, на весу примериваясь к незнакомому телу, он провалился в нее; со сдавленным криком, мгновенно став другой, она забилась навстречу ему. В противоположность Наташе, лежавшей распластанно, напряжением ног и бедер вбиравшей его, она билась об него, словно не владея собой, сбивая его движения. Стараясь ее успокоить, гладя ее по щеке, словно уговаривая, ударами своего тела он наваливался на нее:

— Подожди, ляг спокойно, я сам все сделаю.

Не слушая его, запрокинув голову, она вдруг выгнулась с протяжным стоном, почти тут же, без паузы, словно догоняя его, ее тело вновь неистово заходило под ним; ударами тела подчиняя ее, сумев отчасти передать ей свой ритм, он прибивал ее к постели; вновь закинув голову, не видя его, она снова застонала, вновь тут же задвигавшись под ним; поняв, что она способна поминутно достигать желаемого, освобожденный этим от обязанности специально заботиться о ней, облегченно-просто он вбивался в нее. Внезапно услышав стон Наташи, подняв голову, увидев ее, сидящую выбросив ноги вперед, откинув голову назад, поняв, что, глядя на них, она сама помогает себе, чувствами он метнулся к ней, ноги девушки лежали у него на плечах, вбиваясь в девушку, но глядя на Наташу, присоединенный к ней, он скользил куда-то вместе с ними обеими. Словно живя отдельно от них и ничего не слыша, девушка застонала под ним снова. Упав набок и положив голову на вытянутую руку, Наташа смотрела на них, свободно подогнутая нога ступней касалась колена другой, сильным длинным телом вытянувшись вдоль них, чувствами простодушно-безревностно соединенная с ними, приподнявшись на локте, она снова придвинулась к ним. Пронзенно глядя в ее ясные глаза, сцепленный с девушкой, словно проталкиваясь сквозь эту сцепленность, в прозрении, безоглядно он подался к ней:

— Наташа, я жизнь положу, чтобы сделать тебя счастливой.

Опрокинувшись на спину, слыша и не слыша его, Наташа смотрела на него. Тело девушки, с неистовой силой выгнувшись под ним, с протяжным стоном вновь достигло цели, взметнув ногами и ударив ими о его плечи, на этот раз она утащила его за собой; с криком рухнув и снова, спустя несколько секунд придя в себя, повалившись набок, он расстался с девушкой. Наташа лежала рядом с ним на спине; лежа между ними, он почувствовал, как рука повернувшейся набок девушки упала на его вытянутую руку. Перевернуто видя мебель и стены, на секунду вдруг почувствовав, что вместе с кроватью и девушками то ли взлетает, то ли проваливается в пустоту, привстав на кровати и остановив это движение, он оставил девушек у себя за спиной. Оставшись в одиночестве, чувствуя, что на него надвигается что-то, о чем он успел забыть, заслоненный их телами, опираясь на заброшенную за спину руку, словно заново вглядываясь в предметы, бессмысленно-автоматически он вспоминал все случившееся два часа назад в гараже. Все было какой-то нелепостью, которая вообще не могла быть совершена им, точно помня, что он сделал, и не понимая, как он мог это сделать, приподнятый на кровати, в оцепенении он наблюдал все это кадр за кадром, как какие-то несерьезные картинки, проплывавшие перед ним. Все было как в игре, когда надо было сделать какой-то ход, чтобы остановить противную сторону, например поднять пистолет и нажать спусковой крючок, и он поднял и нажал, но пистолет был настоящим, и пуля была настоящей, и смерть была настоящей, вернуться назад и переиграть все заново, что казалось сейчас таким правильным и естественным, было нельзя; еще не до конца ощущая этого, но понимая это, он почувствовал, как что-то быстро меняется в нем. Мысль о том, что он убил человека, вернувшись к нему, таранным бревном въехала в его сознание, круша все; чувствуя, что не может больше сидеть, быстро поднявшись с кровати, споткнувшись обо что-то, чувствуя, что его ведет в сторону, он упал на колени. Музыка наполняла комнату. Слушая ее, пытаясь подняться, сделав несколько шагов на четвереньках, зацепившись за край стола, но соскользнув, вдруг поняв, что ему незачем вставать, опустошенный, он опустился на ковер, привалившись к дверце шкафа.

— Mama, just killed a man

Put a gun against his head

Pulled my trigger, now he’s dead

«Все, — подумал он, — это конец. Я убил человека, я этого не поправлю, я не сумею его вернуть. И это конец мне. Потому что я теперь другой. А что значит, я теперь другой? Это значит, меня прежнего нет, я подписал себе приговор, я ничто, я проклят. Все, что я любил, — книги, которые я читал, музыка, которую я слушал, — все это прошлое, все это теперь не для меня. Фредди, прости меня, я не должен больше слушать твою музыку, я убил по-настоящему, не в мыслях, а наяву, ты сочинял, ты придумывал, ты спел, а я убил. Что же я наделал, что же это, те, кого я любил, простите меня. Брайан, я любил твою музыку больше, чем музыку Фредди, прости меня. Простите, простите меня все. Джимми и Роберт, Ритчи, Кен, Нодди и Джим, Андрэ и Ханси, и вы, новые, — Мортен, Гленн, Вибеке, Фредрик и Йонас, Блэкхарт, Нагаш — простите меня. Я предал себя и предал вас. Простите, простите, простите».