Книга Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

– Но невозможно ведь все сразу! – возразила Варя. – Нельзя и честным человеком остаться, и уйти из-под власти системы, и остаться на Родине. Я не хочу быть вором не потому, что боюсь системы, а потому, что считаю воров плохими людьми. И если я буду подражать им, то стану такой же, как они. А это для меня будет еще большей потерей свободы. И потом, что это за свобода – в тюрьме?

– В тюрьме? – остро взглянул на Варвару профессор. – В тюрьме сидят такие, как твой брат, Варенька! Люди, которые попались под руку НКВД в недобрый час. Или чем-то не угодили кому-то лично…

– Ну хорошо! А где свобода? Белогвардейцы вон, как вы говорите, предпочли свободу. Теперь прозябают в Париже.

– Что делают? – профессор весело засмеялся. – Прозябают, говоришь? Ты вообще как себе представляешь Париж?

– Ну… Как у Виктора Гюго. Он же француз? Ледяной ветер, нищие в лохмотьях, буржуи в дорогих авто.

Варшавский помолчал, потом решительно поднялся и протянул Варваре руку.

– Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Девушка последовала за ним, переполненная путаными мыслями. Что ж получается, если там буржуи эксплуатируют пролетариев, а здесь собственное родное государство, то где же найти место, в котором человек способен вольно трудиться в свое удовольствие и на благо других? Неужели это только призрачная мечта? Но нет. На политинформациях и в газетах пишут, что коммунизм – это как раз и есть то место и время, где так и будет, как хочется Варваре. Работать с радостью для себя и для других, не чувствуя себя в чем-то виноватой. Не бояться начальников, которые все время хотят от нее чего-то неприятного…

– Присаживайся! – Профессор указал Варе на стул, а сам принялся расчехлять установленный на треноге громоздкий киноаппарат. Потом он порылся в шкафу и, найдя нужную пленку, зарядил ее. Затем вытащил из большого тубуса белый экран, повесил на стеллаж с книгами и погасил свет.

– Ну смотри, Варенька, – сказал профессор и щелкнул тумблером.

Луч волшебного фонаря затрепетал, механизм внутри аппарата затрещал, а на экране задергались сделанные прямо на пленке служебные надписи. Так продолжалось пару секунд, а потом появились люди, красивые дома, элегантные машины, ухоженные собаки. Заметила Варя и нищего, который играл на аккордеоне, прижавшись спиной к перилам лестницы. Перед ним лежала кепка для денег. Но как сильно отличался этот нищий от беспризорных московских мальчишек в лохмотьях! Одет он был не в рубище и не в драную куртку, а в такой костюм, какой Варин отец надевал только по самым большим праздникам. Оператор повернул камеру, и Варя увидела Варшавского в обществе очень красивой дамы. Профессор выглядел ненамного моложе, чем сейчас.

– Это я в Париже два года назад, – прокомментировал он. – В феврале, между прочим. Приглядись, видишь траву на газонах? Трава там остается зеленой круглый год, а снега не бывает по три-четыре зимы кряду. Если же он выпадает под Рождество, то лежит дня два, не более. Температура там десятилетиями не падает ниже минус пяти. Это Монмартр, тут знаменитое кафе «Ротонда», где собираются известные художники и поэты. Богема. Чудное место! Смотри, сейчас покажут город с Эйфелевой башни.

Варя смотрела на экран как завороженная. Там возник вид огромного холмистого города с высоты птичьего полета, вниз убегали крутые лестницы, а еще ниже текла река, по которой медленно ползли длинные баржи. Потом снова показали улицы, где возле дверей почти каждого дома росли цветы в кадках. Но больше всего Варю поразили лица людей. Нигде и никогда она не видела таких лиц, даже в самых жизнерадостных советских кинокартинах. Лица прохожих светились неподдельным, не наигранным, а самым настоящим человеческим счастьем.

– Там на улицах пахнет гиацинтами, – негромко сказал профессор. – Люди там живут для того, чтобы жить, получать за работу достойную плату, влюбляться, жениться, ухаживать за детьми. У них тоже там масса проблем, и жизнь не сплошной праздник, но их проблемы совершенно иного рода. А у нас жизнь – сплошная борьба. Люди страдают от недоедания, от лютых зимних морозов, от произвола власти, они горбатятся на давно устаревшем заводском оборудовании, живут в убогих квартирах, не имея даже того минимума, без которого в Европе немыслима жизнь. Там люди в достойных условиях рождаются, в достойных условиях живут, потом приходит достойная старость, они умирают и их хоронят в красивых гробах на тихом уютном кладбище. Конечно, капиталисты там тоже не друзья пролетариев. Но тамошние пролетарии сделали себе рабочие профсоюзы, и, если их начинают обманывать или зажимать зарплату, они добиваются реальных побед. А твой профсоюз за тебя хоть раз заступился? Нет! Вот то-то и оно. У нас людей стреляют, как собак, и хоронят в вырытых кривыми лопатами ямах. Что может быть прекраснее такой Родины?

Варя закусила губу, готовая заплакать. Она вдруг с какой-то пугающей ясностью поняла, что нищий, играющий в Париже на аккордеоне, просто не хочет ходить на завод. Ему нравится играть, вот он и играет. Ему достаточно денег, брошенных прохожими в кепку, он не хочет менять свободу на богатство, как променяли те, кто проезжает мимо в автомобилях. И никто не арестовывает аккордеониста, никто не гонит его на фабрику к станку, его не пытают и не расстреливают за то, что он хочет жить такой жизнью.

Слезы все же выступили у нее на глазах, и она смахнула их уголком украшенного клинописью шейного платка.

– Не реви, – буркнул профессор, выключая аппарат. – Вот такое там у них прозябание.

– Значит, если мы спасем Павку, нам придется бежать из страны? – вздохнула Варя. – Здесь-то нас найдут и под землей.

– Возможно… – профессор вздохнул. – Возможно и так.

– Но как? Разве можно нелегально перейти границу? А пограничники?

– Если бы ты знала, сколько раз я пересекал эти границы! Причем как легально, так и без ведома государств. Успокойся. В этом как раз нет ничего сложного. Куда сложнее сейчас спасти твоего Павку.

В прихожей хлопнула дверь – вернулся китаец.

– Мы в кабинете! – громко сказал Варшавский.

Ли показался на пороге в смешном калмыцком одеянии, в руках у него был большой букет хризантем.

– Это тебе, – один цветок он протянул смутившейся Варе, а остальные унес на кухню.

– Он еще и галантен, – хмыкнул профессор. – С ума можно сойти. Того и гляди, он к тебе посватается.

– Да ну вас! – еще больше краснея, отмахнулась Варвара, наклонясь над белым лучистым цветком.

Еще минут через двадцать во дворе затарахтел мотор «эмки».

– А это, надо полагать, товарищ Дроздов, – улыбнулся Варшавский. – Так, Варечка, ступай в кабинет и сиди тихо, как мышка. А мы с Ли встретим представителя народной власти. Ты на кухне, Ли? Оставайся там!

– Хорошо!

Профессор проводил Варю и, услышав на лестнице шаги энкавэдэшника, открыл замок входной двери.

Раздался звонок.

– Входите, не заперто! – отозвался Варшавский энергичным голосом.