Книга Ее я - Реза Амир-Хани

9. Я

Марьям уехала во Францию, и дом Фаттахов стал тих и печален. У матери всякая работа валилась из рук, лишь кальяном одним спасалась. Иногда начинала брюзжать в присутствии Нани, ругать все и вся. Та не очень поддерживала разговор, понимая, что хозяйке не до разговоров. Нани считала причиной ее плохого настроения многолетнюю разлуку с дочерью, но матушка больше, чем о Марьям, тревожилась об Али. Ведь он в последнее время совсем повзрослел…

Постепенно он подрос. На губе чернели усы, голос стал мужским, а сам сам обладатель его – широкоплечим и мускулистым. Вместе с дедом он посещал зурхане и там полюбил упражнения с кябадэ[76]. По утрам вместе с Каримом они наворачивали мясное кушанье из голов и ножек, по вечерам – мясной бульон. Знала мать, что Али с Каримом захаживали в кофейню Шамшири, а сам дед ей рассказывал, что, по словам рабочих, видели их и на улице Лалезар. Замечали Карима и в месте еще более неподобающем, хотя это не так уж смертельно огорчало матушку: такова жизнь, молодость…

Проблема дружбы Карима и Али была настолько старой, что для матушки она стала уже как бы засохшей, затянувшейся раной, чем-то вроде родинки на коже. Это была боль, так сказать, привычная. Карим уже вырос, и вырос он в семействе Фаттахов; рядом с Али он смотрелся естественно и даже казался не то соседом, не то дальним родственником в услужении, в общем – членом семьи. И на вид приличный, не хуже Али. Разве что очень уж долговязый…

Позор, который навлек на себя Али, заключался, по убеждению матери, в другом. Пару дней назад мать посылала Нани за продуктами. Та накупила всего, что нужно, две корзины набрала. Зашла еще к Дарьяни за разными мелочами. Вроде бы все взяла, но на всякий случай еще раз осматривала товары на полках. Когда решила, что пора рассчитываться, Дарьяни спросил у нее насмешливым тоном:

– Как поживают ваши семьи?

Нани не придала значения его сарказму и слово в слово передала его вопрос, вместе с иронической интонацией, матушке. Та вспыхнула:

– Как он посмел, этот Дарьяни!

Однако, задумавшись, матушка вновь пришла к выводу, что не все тут ладно и что Нани не зря ей об этом сказала. Наверное, Нани и сама хотела уточнить судьбу своей дочери, уже не маленькой по годам, чья честь тоже была под угрозой. Ведь все до единого знали в квартале, что Али просто до беспамятства влюблен в Махтаб.

* * *

Девочка каждый день возвращалась домой вместе с Али. Когда в школе у Али начинался перерыв на обед, он спешил к школе девочек «Иран», а там уже недолго оставалось ждать, пока их занятия закончатся и они вместе с Махтаб пойдут домой. Впервые чувствовал он себя не в своей тарелке, переминался смущенно; прислонившись к дереву, читал книгу или притворялся, что читает. Заговаривал с тем или иным торговцем и интересовался его делами. Когда он приходил вместе с Каримом, никакой неловкости не было, но Карим в последнее время взбунтовался, как-то раз заявив Али:

– Я больше эту кобылку ждать не буду. Стоишь тут, как… Мы ее ждем, а она потом вечером нагло меня допрашивает: а с чего это, мол, ты меня ожидаешь?!

Али понимал, в чем заключалась игра Махтаб: ей не нужно было, чтобы Карим дожидался вместе с Али. После этого Карим иногда приходил, иногда нет. Да и так уже всем в квартале было понятно, что Карим – только предлог и что Али Фаттах предпочитает возвращаться домой с дочерью их работников. Это еще самая скромная версия из тех, что были в ходу среди соседей.

Однажды вечером Карим пришел в поварню Исика-усача за мясным бульоном, и тот отозвал его в сторонку:

– А Али Фаттах где?

– Занят сегодня, не придет…

– Чем занят?! Ах ты, Искандерово отродье, сами же ведь заманили его в сеть…

Карим только отмахнулся, но в глубине души счел эти слова правдой. Не то чтобы ему были дороги интересы семьи Фаттахов, скорее сам Али… Карим так и этак прикидывал, но Али ему был дороже, чем Махтаб.

* * *

Али стоял, переминаясь, перед медресе «Иран». Весь извелся, пока наконец услышал звонок. Девочки высыпали во двор из классов. Те, что были уже в выпускном классе, накануне экзаменов, – без хиджабов, взрослые, уверенные в себе в силу разницы в возрасте – спрашивали его о Марьям. Али, сильно смущаясь под их взглядами, мямлил что-то в ответ, обещал в письме передать ей привет от них. Столько приходилось вытерпеть, пока Махтаб выйдет! Группки по пять-шесть девочек проходили мимо него и шептались, громко смеясь. Некоторые реплики ему удавалось расслышать:

– Паренек влюбился!

– По девочке умирает!

– Да осчастливит их Аллах! Голубоглазая выйдет за мальчика, станет хозяйкой Фаттахов!

– А он ничего…

– Да не то чтобы… не подарок. Но дай Бог им счастья. Многие есть привлекательнее его…

Али стоял молча, повесив голову. Наконец – последней – вышла Махтаб, которой сейчас было лет тринадцать и которая подросла за недавнее время. Медленно и торжественно она шла, словно пьяная. Будто пританцовывала, ступая с пяточки на носок. Али подбежал к ней. Смеясь, взял портфель и сказал:

– Опять ваше превосходительство была самой первой!

И она рассмеялась:

– Скорее первой от конца.

– Но, может быть, можно чуть побыстрее?!

– Нет!

Али ждал, что Махтаб сошлется на что-нибудь, мол, собирала вещи, потому задержалась, но она не добавила ничего и тему не сменила, а заглянула прямо в глаза Али. И он повесил голову, а она спросила:

– Значит, боишься, что об этом узнают?

– Нет, пусть знают! Разве я что-то плохое сделал, чтобы бояться? Влюблен…

Махтаб, которая за последнее время сильно выросла и стала выше него, закрыла ему рот. И хихикнула:

– Бульон? Разве ты бульон? Ах, влюблен?! Поистине, это неслыханно! А ты вообще знаешь, что такое влюбленность?

Али пожал плечами и рассмеялся:

– Я вообще-то больше тебя!

А она, смеясь, тряхнула головой, и кофейные волосы разлетелись ввером.

– Верблюд еще больше, значит, он лучше всех знает о влюбленности…

Али рассмеялся: ему все это нравилось. Он считал, что Махтаб правильно его подколола. Они медленно шли по улице Хани-абад. Али не стеснялся здороваться с тем или иным ремесленником, торговцем, иногда даже гордился тем, что все его видят вместе с Махтаб. Может быть, ему даже мечталось, что и мама одобрила бы его, если бы увидела… И вот они, так же медленно, свернули в переулок Сахарной мечети. Дарьяни вышел из своей лавки и погладил усы. Поднял красное лицо к солнцу, а потом указал Али на Махтаб:

– Вам хорошо вместе? Дело на мази, смотрю?