Книга Убийца Гора - Джон Норман

До меня донесся долгий булькающий звук очередного глотка охранника, и я заметил, что теперь он просто сел на пол, прислонившись спиной к стене.

Я взял укрепленный у него над головой факел и пошел по коридору. Двери камер были заперты, но мне удавалось заглянуть внутрь каждой из них, откидывая закрывающую окошко для наблюдения металлическую панель и светя факелом внутри камеры. Все они были доверху уставлены коробками, в большинстве своем напоминавшими те, что выгружались из доставившего рабынь черного корабля на Валтае.

— Пленник в коридоре номер девять, — окликнул меня охранник, имея в виду ответвление коридора, находящееся в противоположной от меня стороне.

Я зашагал назад и едва не наступил на мокрого, поблескивающего серебристой шкурой урта, шмыгнувшего при моем приближении прочь.

— Спасибо, — поблагодарил я охранника, протягивая руку за бутылкой, которую он тут же на прощание снова надолго приложил к губам, затем, с сомнением поглядев на остатки жидкости, опрокинул в себя ещё глоточек и только после этого с явным сожалением отдал почти пустую бутылку мне.

— Я скоро принесу её назад, — пообещал я.

— Там слишком много паги для одного пленника.

— Верно, — подтвердил я. — Значит, скоро я тебе её верну.

Глаза охранника открывались уже с трудом, в замедленных движениях стала наблюдаться вялость.

— Сороковая камера, — кивнул он головой, а точнее, уронил её на грудь.

— Где ключ? — спросил я.

— Возле двери, — ответил он.

— Возле остальных дверей ключей не было, — с сомнением заметил я.

— Остальные ключи хранятся где-то наверху, — пробормотал он. — Я не знаю где.

— Спасибо.

Я двинулся по направлению к девятому коридору.

Вскоре в свете факела мне на глаза попалась камера с номером сорок на небольшой металлической пластине.

Я открыл окошко для наблюдения. Внутри темной, мрачной камеры я едва сумел различить скрюченную фигуру лежащего у дальней стены закованного в цепи человека.

Ящик для ключа находился слева от замочной скважины, футах в четырех от окошка для наблюдений. Маленький, тяжелый металлический ящик был намертво вделан в каменную кладку стены. Отпирался он несколькими поворотами болта с выпуклой головкой. Я проделал все необходимые операции, достал из ящика ключ, вставил его в замочную скважину, отпер замок и открыл тяжелую металлическую дверь камеры. Подняв факел повыше, я вошел внутрь.

Напуганный светом урт, подбиравший из железной миски остатки овсяной каши, выскочил у меня из-под ног и скрылся в узкой расщелине в стене.

В камере стоял спертый запах промокшей соломы и экскрементов урта и человека.

Пленник — небольшого роста, совершенно раздетый, похожий на скелет человек с седыми всклокоченными волосами и блуждающим взглядом ввалившихся глаз проснулся и, увидев меня, испуганно запричитал плаксивым голосом нечто невразумительное. Он, пошатываясь, поднялся на колени и худой, изможденной рукой прикрыл глаза, очевидно давно отвыкшие от света.

— Кто вы? — шепотом, скорее похожим на едва слышный вздох, спросил он.

Я заметил, что узник ещё вовсе не стар, хотя волосы у него на голове свисали редкими, совершенно седыми прядями. Одно ухо у него отсутствовало.

— Мое имя Куурус, — сказал я, отводя факел от пленника.

Его шея, ноги, руки, были прикованы несколькими тяжелыми цепями, соединенными со вделанными в стену кольцами, хотя даже одной из таких цепей вполне хватало, чтобы удержать человека. Значит, этот человек должен быть не обычным пленником. Я заметил также, что длина цепей была строго рассчитанной и предоставляла лишь столько свободы в движениях, чтобы он мог дотянуться до миски или отогнать наиболее назойливо нападающих на него уртов. Судя по всему, содержащим его здесь было необходимо на некоторое время оставить его в живых, хотя маловероятно, чтобы в столь жалких условиях он мог просидеть здесь сколько-нибудь длительный срок.

Я огляделся и, увидев в каменных плитах стены скобу, вставил в неё факел. Возвращаясь к пленнику, я спугнул ещё трех-четырех мотнувшихся в разные стороны уртов.

— Вы из черной касты, — прошептал он. — Наконец-то они решили со мной покончить.

— Относительно меня вы ошибаетесь, — ответил я.

— Меня снова будут пытать? — с дрожью в голосе спросил он.

— Не знаю.

— Убейте меня, — попросил он.

— Нет, — сказал я.

Он глухо застонал.

Я ещё раз взглянул на его тщедушное, измученное, покрытое кровоподтеками грязное тело, всклокоченные поредевшие седины и шрам на месте уха, потом отыскал на полу несколько камней, ногами забил ими щели и отверстия, через которые в камеру проникали урты.

Не веря своим глазам, почти привыкшим к свету факела, пленник следил за каждым моим движением.

Я снова вернулся к нему. Под металлическими наручниками и кандалами на щиколотках и запястьях пленника виднелись кровавые рубцы, превратившиеся в толстые сплошные нарывы. Вероятно, он пробыл в цепях уже несколько месяцев.

— Зачем вы пришли? — спросил он.

— Сегодня Кейджералия, — неопределенно ответил я и протянул ему бутылку с пагой.

— Кейджералия?

— Да.

Из его груди вырвался хриплый надрывной смех.

— Я был прав. Значит, я был прав!

— Я не понимаю.

Он запрокинул голову и поднес к губам бутыль. Я заметил, что у него во рту почти не осталось зубов, большинство из которых, вероятно, были выбиты или сгнили от долгого пребывания пленника в столь невыносимых условиях.

Я насилу оторвал от него бутыль. Мне вовсе не хотелось, чтобы он убил себя лишними глотками паги, от которой его организм давно отвык.

— Я был прав, — кивая головой, снова произнес он.

— В чем?

— В том, что сегодня Кейджералия, — ответил он и, отклонившись в сторону, показал на стене у себя за спиной длинный ряд тонких отметин, сделанных на каменной поверхности, очевидно, краем миски или металлическим наручником.

— Все совпадает. Сегодня — Кейджералия, — повторил он.

При взгляде на этот грубый календарь у меня невольно перехватило дыхание: ряд отметин был слишком длинен.

Он снова глухо рассмеялся.

Я дал ему сделать ещё глоток паги.

— Иногда, — сказал он, — я не был уверен, сделал ли за день отметку или забью, а в иные дни боялся, что отметил их дважды.

— Вы были аккуратны, — заметил я, внимательно всматриваясь в ровные ряды отметин, соответствующих пятидневным неделям, объединенным в месяцы и разделенным равномерно чередующимися Переходными стрелками.