Книга Рождение Венеры - Сара Дюнан

Чтобы добраться домой, нам нужно было миновать каменный фасад Дворца Медичи (теперь заколоченного досками и разграбленного), повернуть у Баптистерия к югу, а затем на запад по улице Порта-Росса. Дорога была пуста, но на полпути я заметила грузную фигуру монаха-доминиканца, выскользнувшую откуда-то из темноты, из бокового переулка. Капюшон опущен на лицо, руки скрещены под длинными рукавами, темно-коричневая ряса почти сливается с ночным мраком. Когда мы подъехали ближе, он махнул нам рукой, останавливая. Мы приготовились к допросу.

– Доброго вам вечера, дщери Божьи. Мы склонили головы.

– Вы оказались на улице в очень поздний час, добрые сестры. Наверняка вы знаете, что наш благородный Савонарола запрещает подобное нарушение приличий. Вы одни?

– Как видите, отец. Но мы исполняли долг милосердия, – быстро ответила Эрила. – У сестры моей госпожи чума унесла ребенка. Мы утешали ее словами молитвы.

– В таком случае вы совершили не проступок, но богоугодное дело, – пробормотал монах. Лицо его по-прежнему было спрятано под капюшоном. – И Бог послал мне вас для другого милосердного дела. Здесь, неподалеку, лежит больная женщина. Я нашел ее на пороге церкви. Мне нужна помощь, чтобы доставить ее в больницу.

– Разумеется, мы поможем вам, – сказала я. – Садитесь к нам и показывайте, куда ехать.

Он покачал головой:

– Переулок слишком узок, вашей повозке там не проехать. Оставьте ее здесь, мы пойдем туда пешком, а потом все вместе перенесем ее сюда.

Мы спустились и привязали лошадей. Улица за нами была совершенно пуста, а в переулке, куда указывал монах, стоял кромешный мрак. По городу теперь разлита была такая тревога, что даже его монашеское платье не внушало мне полного доверия. Я гнала от себя страх. Доминиканец быстро шагал впереди нас, не подымая капюшона; ряса блестела от капель дождя. Еще совсем недавно доминиканцы расхаживали по улицам с таким видом, будто город принадлежит им, а этот, похоже, боялся, как бы его не увидели. Да, без сомнения, скоро произойдут перемены.

С одной из соседних улочек донесся крик. Крик удивления – а может быть, боли. Затем – взрыв дикого хохота. Я тревожно взглянула на Эрилу.

– Далеко ли еще, отец? – спросила она, когда мы пересекли улицу Терме и снова углубились в очередной переулок, уводящий дальше во тьму.

– Скоро, уже скоро, дитя мое, здесь, в Санти Апостоли. Разве вы не слышите ее криков?

Но я ничего не слышала. Слева показались очертания церковного портала. Тяжелые двери были заперты. Подойдя поближе, мы увидели человеческий силуэт, едва различимый в темноте. На ступеньках неловко сидела женщина, низко опустив голову на грудь, словно у нее не хватало сил подняться.

Эрила приблизилась к женщине раньше меня и склонилась над ней. И немедленно сделала мне знак рукой, чтобы я не двигалась с места.

– Отец, – сказала она быстро, – она не больна. Она мертва. И вся в крови.

– Ax нет, быть такого не может: она еще шевелилась, когда я уходил отсюда. Я пытался руками унять кровотечение. – Он поднял руки, рукава задрались, и даже в темноте я увидела пятна крови. Он сел рядом с мертвой женщиной. – Бедняжка! Бедняжка! Что ж, зато теперь она с Богом.

Может быть, и с Богом. Но каким мучительным путем ей пришлось к Нему пройти! Из-за плеча Эрилы я увидела кровавое месиво, в которое превратилась ее грудь. Впервые за много месяцев я почувствовала, как рот у меня наполняется тошнотворной слюной. Эрила быстро поднялась, и я заметила, что она тоже потрясена.

Монах поглядел на нас обеих:

– Мы должны помолиться о ее душе. Какова бы ни была ее несчастная жизнь, мы приведем ее к спасению нашими песнопениями и молитвами.

Он начал петь хриплым каркающим голосом. И вдруг мне померещилось в нем что-то знакомое: темный плащ, отзвук голоса, уже слышанного мною в другую ночь, тоже во тьме, голоса, от которого меня уже когда-то бросало в пот и в ужас. Я невольно сделала шаг назад. Он умолк.

– А ну, сестры, – на этот раз тон его был грубым, – опускайтесь-ка на колени!

Но тут Эрила решительно встала между ним и мною:

– Простите, отец. Мы не можем задерживаться. Моя госпожа ждет ребенка, и если я сейчас же не доставлю ее домой, она может простудиться. Сейчас не та ночь, чтобы женщина в тягости долго находилась на улице.

Он взглянул на меня так, словно впервые по-настоящему увидел.

– Ребенка? В праведности ли зачатого? – Тут его капюшон откинулся, и нашим глазам явилось бледное и широкое, как луна, лицо, испещренное впадинами оспин. Пемза – подумала я; монах-доминиканец с лицом как пемза, которому Флоренция представляется выгребной ямой, полной греха. Давно ли Эрила рассказывала мне о нем? Я догадалась, что и она сейчас вспомнила то же самое.

– В праведности, в самой что ни на есть праведности, – ответила она за меня и потащила меня подальше от монаха. – К тому же дитя вот-вот появится на свет. Мы пришлем вам подмогу из дому. Мы живем здесь неподалеку.

Он посмотрел на нее, потом опустил голову и снова занялся трупом. Положил руку на грудь женщины, туда, где было больше всего крови, и снова запел.

Мы кое-как добрались до нашей повозки. Тьма стояла почти непроницаемая, и Эрила крепко держала мою руку в своей. Ладони наши были липкими.

– Что там произошло? – спросила я, едва дыша, когда мы снова забрались в повозку и хлестнули кнутом лошадей.

– Не знаю. Одно тебе скажу: эта женщина не первый час лежит мертвая. А от него так и разило ее кровью.

Мы добрались домой и увидели, что ворота открыты. Конюх и Кристофоро ждали во дворе.

– Слава Богу, вернулась. Где ты была?

– Простите, – сказала я, пока он помогал мне сойти, – мы замешкались на улицах. Мы…

– Я уже разослал людей искать тебя по всему городу. Не нужно было так поздно выезжать.

– Знаю. Простите, – сказала я опять. И протянула к нему руку. Кристофоро взял ее, крепко сжал, и я ощутила волны тревоги, накатывающие на него одна за другой. – Но мы же вернулись. Целые и невредимые. Пойдемте же в дом, посидим в тепле, и я расскажу о том, что мы видели этой ночью.

– У нас нет на это времени.

За моей спиной конюх распрягал лошадь. Кристофоро дождался, пока тот не отойдет подальше. Эрила тоже стояла рядом. Я почувствовала, что муж колеблется, и знаком велела ей уйти.

– Что? Что случилось? Скажите же мне.

– Случилось самое плохое.

– Самое плохое? Что может быть хуже смерти и убийства? Но он, похоже, меня даже не расслышал.

– Томмазо арестован.

– Что?! Когда?

– Его взяли сегодня днем.

– Но кто… – Я умолкла. – Конечно. Лука…