Книга Фараон - Карин Эссекс

Когда провозглашался смертный приговор, Ливия стояла рядом со своим мужем. Тот закрыл глаза, принимая судьбу, но Ливия протянула тонкую руку и положила мужу поперек груди, обратив ладонь наружу — словно страж, защищающий своего питомца. Простой жест, которому невозможно было противостоять. Служанка за спиной Ливии держала на руках ее маленького сына; она прижимала ребенка к себе и рыдала, оплакивая смерть, что нависла над отцом малыша, но Ливия даже не шелохнулась. Она просто замерла, положив руку мужу на грудь, и не давала ему двинуться, а солдатам — забрать его.

Октавиану показалось в этот миг, будто она — богиня. А может, одна из небесных властительниц сейчас осенила ее своею силой. Ни одна смертная женщина не смогла бы так подчинить себе его волю одним только взглядом.

Октавиан, загипнотизированный этим взором, подошел к ней.

— Ты можешь последовать за своим вождем в Грецию, — сказал он. Именно туда бежала Фульвия, поняв, что проиграла борьбу за власть. — Тебе разрешено забрать свое семейство с собой. Но ты вернешься в Рим в течение месяца — или заплатишь цену.

Ливия ничего не ответила, лишь сощурилась, ибо Октавиан стоял против солнца. Ее муж, Тиберий Нерон, безмолвствовал; вероятно, он был сбит с толку и не мог понять, отчего ему даровали эту отсрочку. Одна лишь служанка запричитала, прославляя Октавиана и всех богов, и подняла ребенка к небу, возопив, что он — счастливейший из детей.

— Ты поняла меня? — спросил Октавиан у Ливии.

Она не убрала руку, хрупкое препятствие, отделявшее ее мужа от победителя, и не проронила ни слова благодарности.

— О да! — отозвалась она. И это было все.

Но на самом деле она ничего не поняла. Когда Октавиан — уже в Риме — явился к Ливии и ее мужу и изложил им свое требование, они были ошеломлены. Требование оказалось очень простым. Ливия немедленно разводится с Тиберием и выходит замуж за него, Октавиана. К этому времени Октавиан уже отделался от Скрибонии и убедил своих сторонников в Сенате ускорить принятие закона, отменяющего необходимость выдерживать определенный срок перед заключением нового брака.

— Это не такая уж проблема, — объяснил Октавиан Тиберию и Ливии. — И уж точно не слишком большая цена за ваши жизни.

— Но она носит моего ребенка! — запротестовал Тиберий.

— Да, я об этом уже подумал, — ответил Октавиан. — Если это окажется мальчик, я отошлю его к тебе, чтобы он вырос в твоем доме.

— Я даже не знаю, что и сказать, — сознался Тиберий.

— Смертный приговор даром не отменяется, — заявил Октавиан. — То, что мы сейчас в Риме, еще не означает, что он не может быть приведен в исполнение. Мы заключили сделку, если ты помнишь.

— Я помню, — сказала Ливия. — Ты гарантируешь моим детям безопасность, право носить отцовское имя и воспитываться в отцовском доме?

— Да, — отозвался Октавиан. — Даю слово. Клянусь памятью божественного Юлия Цезаря.

— Тогда давай прямо сейчас обсудим условия нашего брака. Нам следует обговорить их здесь, в доме моего мужа, чтобы он одобрил их.

Тиберий дрожал и дергался, но возражать не решился. Слова Ливии приободрили Октавиана и вызвали в нем трепет, но он не тешил себя иллюзией, будто они были порождены любовью. В этот момент она больше походила на военачальника, чем даже Фульвия. Фульвии случалось, несмотря на всю ее расчетливость и способности к маневру, поддаться эмоциям. В тоне же Ливии не прозвучало ни отголоска чувств — лишь констатация сделки. И Октавиан не мог разгадать, что подвигло ее заключить эту сделку — страх, долг или честолюбие.

Теперь молодая жена Октавиана сидела рядом с ним, напряженная и окоченевшая, словно камень, округлившаяся из-за беременности. Время от времени она поглядывала в его сторону и изгибала уголки губ, но улыбка походила на нарисованную, и плохо верилось, будто она порождена ощущением счастья. Ливия была примерно на шестом месяце, однако никто и словом не упомянул о ее состоянии.

Несмотря на странные обстоятельства, сопровождавшие эту свадьбу, все ели, пили и с удовольствием прославляли этот брак — даже Тиберий Нерон, отец семени, ныне вызревающего в животе Ливии. Ну что ж, Октавиан поступит правильно. Он отошлет ребенка к отцу, в особенности если это окажется мальчик. Девочка может оказаться обузой для Тиберия, а здесь она станет хорошей подругой для его маленькой Юлии.

Быть может, люди и переговаривались у Октавиана за спиной. Но единственное неуместное замечание, прозвучавшее во время свадьбы, исходило от десятилетнего мальчишки-слуги. Его нарядили в белое и нарумянили ему щеки, чтобы он походил на Купидона. Так вот, этот Купидон сообщил Ливии, что она села не с тем мужем. Реплика вызвала среди гостей пару смешков, но Октавиану было все равно.

Он очень гордился тем, как ему удалось обойти обстоятельства. Дядя наверняка разделил бы его чувства. Ведь Цезарь сам радостно рассказывал ему о тайных планах, которые составлял вместе со своим другом Клодием, пренебрегая законом, конституцией и самим естеством.

Октавиан вздохнул, глубоко и удовлетворенно. Рядом с ним сидела женщина, которую он выбрал для себя, и она научится любить его. Армия Цезаря — на его стороне. Полководец Фульвия изгнана в Грецию — благодаря военному гению Марка Агриппы, одного из тех двух юношей, которых Цезарь лично отобрал и приставил к Октавиану в качестве советников. Его враги умерли от его руки.

Осталась одна-единственная проблема — Антоний. Следует ли идти на открытое столкновение с Антонием? Что станет делать Антоний, когда обнаружит, что Фульвия начала войну от его имени и разорвала союз с Октавианом без благословения своего супруга? Во всяком случае, говорят, будто он не давал на это согласия. Действительно ли Антоний ничего не знает о действиях своей жены или управляет ими из постели Клеопатры? Достаточно ли Фульвия честолюбива, чтобы вести войну от имени Антония в то время, когда он крутит роман с другой женщиной? С женщиной, которая не остановится ни перед чем, пока не станет партнером Антония — его императрицей — в восточной Римской империи?

Быть может, они заключили тайное соглашение: Фульвия разобьет Октавиана, чтобы Антоний сделался единовластным владыкой Рима, а Клеопатра обеспечит его всем необходимым, чтобы он мог подчинить себе все страны востока. Неужто чары Антония и его влияние на женщин настолько велики, что он в состоянии манипулировать одновременно и Фульвией, и египетской царицей, заставляя обеих выполнять его пожелания?

Октавиан прогнал эту мысль. Ему не хотелось считать своего противника настолько грозным. Неужто Антоний воображает, будто он способен одновременно держать в числе своих союзников и наследника Цезаря, избранного им самим, и женщину, претендующую на звание матери единственного истинного сына Цезаря?

Следующий шаг Антония даст ответ на этот вопрос. Впрочем, Октавиану не верилось, чтобы солдаты Цезаря подняли оружие на Антония, человека, неоднократно водившего их в битвы. Нет, ему нужно изобрести какой-то иной способ одолеть Антония. Пока что ему ничего не приходило в голову, но Октавиан был уверен: в самом скором времени он что-нибудь да сообразит.