Книга Оскорбление третьей степени - Райк Виланд

отказывается давать письменные показания. Учитывая, что при стрельбе использовалось старинное оружие, заряженное холостыми патронами, обвинение в убийстве, похоже, предъявлять смысла нет.

В самом деле, криминалистам не удалось найти в туннеле ни пулю, ни входное отверстие, зато отыскались две холостые гильзы. Одна точно была от найденного у Маркова «Вальтера ППК», это подтверждали следы пороха на его руке и отпечатки пальцев на пистолете. Вторую гильзу нашли рядом с телом второго стрелка, Александра Шилля, там же обнаружились останки парабеллума, который, по мнению экспертов, датируется временами Первой мировой. По их словам, риск детонации при применении столь старого оружия чрезвычайно велик, поскольку ржавчина, грязь, порча механизма и отсутствие оригинальных боеприпасов усиливают вероятность взрыва.

— Знаете, что я обо всем этом думаю, Зандлер?

— Что же, инспектор?

— Я думаю, что двое взрослых мужчин встретились ночью в туннеле, чтобы выстрелить друг в друга холостыми патронами. Точка. Это и есть правда, потому что выдумать такое невозможно.

— У вас есть предположения, почему они это затеяли?

— Честно? Понятия не имею почему. Возьмем того же сомика. — Она кивнула на снимок рыбки на стене. — Почему дама завещает все свое имущество рыбе? Почему? Или вот еще вопрос: почему психиатр ищет потерянное письмо в цветочном горшке под корнями плюща? — Танненшмидт заглянула Зандлеру в глаза. — Почему вы заставляете службу государственной безопасности собирать сведения о том, занимался ли Гитлер ножным сексом? Почему, почему, почему?

Зандлер опустил голову.

— Вероятно, вопрос «почему?» далеко нас не уведет… Или наоборот, сегодня он уведет нас слишком далеко… Допустим, мы неверно ставим вопрос. Допустим, верно поставленный вопрос звучит так: «А почему бы и нет?»

— Почему бы и нет?

— Да. Почему бы и нет?

Как бы офицеры ни ломали головы, ни одна формулировка не казалась им мало-мальски адекватной. Следствие велось довольно долго, причем по всем направлениям, однако упорно не давало никаких результатов.

Откуда взялись пистолеты, выяснить не сумели, однако при обыске квартиры Шилля была обнаружена папка документов, которую он собирал отдельно по хоэнлихенской дуэли. Просматривая эти материалы, Зандлер понял, что в 1937 году в Хоэнлихене использовалось точно такое же оружие, что и в туннеле под Шпрее. Совпадение взбудоражило его, и расследование сдвинулось с мертвой точки, добралось до далекого Волгограда, но там, к сожалению, заглохло навсегда.

Танненшмидт тоже не могла успокоиться и оставить попытки пролить хоть какой-то свет на случившееся. Через несколько дней после смерти Шилля, по ее словам, из чисто личных интересов старший инспектор посетила велнес-оазис «Фиш спа» на Данцигерштрассе, где примерно неделю назад встретились две секундантки, если они вообще существовали. Работающие там рыбки гарра руфа прилежно целовали ноги Танненшмидт, однако в остальном ее попытки раздобыть сведения о других клиентах этого заведения оказались напрасными.

Даже предположение, высказанное фрау Эберляйн той ночью на кухне, не оставили без внимания. Пересказанная ею история о даме с деменцией, арестованной в Рейхстаге, действительно была зарегистрирована в базе данных, однако никаких дальнейших выводов из этого сделать было нельзя.

Еще находясь под стражей, Марков дал интервью газете «Берлинер абендпост», в котором выдвинул серьезные обвинения в адрес столичной полиции.

Он изобразил себя жертвой безумца, который хотел взять его, Маркова, в заложники какой-то замшелой традиции. Несмотря на многочисленные просьбы о персональной защите, несмотря на поданное заявление, Марков стал мишенью ревнивого сталкера, у которого не все было в порядке с головой.

Прочитав интервью с Марковым, дама по имени Лилли передала полиции мобильный телефон, который забыл у нее Шилль. Анализ выявил поразительно мало данных: за рассматриваемый период на телефоне зафиксировано всего два звонка, один — немецкому пианисту с русскими корнями, который сказал, что разговор шел о сборнике писем Льва Толстого издания 1926 года, второй — входящий от Констанции Камп, которая переговорила с Лилли, узнала о предстоящих «ночных похоронах» и сломя голову бросилась в Кёпеник.

Камп, кстати, горевала недолго и вышла замуж за Маркова вскоре после того, как психиатра выпустили на свободу. Говорят, жених, облаченный в костюм щучье-серого цвета, забыл взять на церемонию слуховой аппарат и произнес решительное «да» с необычайной громкостью.

Последним пристанищем Шилля стал безотрадный клочок земли на муниципальном Лесном кладбище Обершёневайде. Темный, сырой и холодный день свел поминальную церемонию к необходимому минимуму, а поскольку ввиду отсутствия родственников это было так называемое социальное погребение, ни панихида, ни траурные речи не предусматривались. Двое кладбищенских рабочих с лопатами наперевес забрали урну и принялись за дело; процесс чем-то напоминал ликвидацию кротовьего холма.

В последний путь покойного провожали две женщины и один мужчина: фрау Эберляйн, бывшая соседка, в плаще-дождевике, рядом с ней старший инспектор Танненшмидт с мокрыми спутанными волосами, держащая в руках букет гербер, и Ян Фоглер с большим зонтом, которым укрывал от дождя себя и обеих дам. Они молча наблюдали за рабочими и поражались будничности, с которой те закапывали прах Шилля в землю.

Когда рабочие ушли, Фоглер заметил:

— До сих пор гадаю, что же и мел в виду Алек сандр, когда говорил, что хочет, чтобы его называ ли романтиком… Вероятно, все-таки не вот это.

Фрау Эберляйн хмурилась: прежде она и предположить не могла, что кладбищенские работники экономят даже на могильных камнях.

— Александр в некотором роде был другом камней. Он их собирал. А теперь у него самого и маленького камешка нет.

Танненшмидт порылась в кармане и вытащила обломок кафеля. Держа цветы в одной руке и обломок в другой, она постояла неподвижно, а потом проговорила:

— Даже если мы что-то сюда положим, это сразу уберут. По пути я видела объявление: «Правила кладбища однозначно запрещают возлагать на могилы предметы или погребальный инвентарь».

— Однозначно запрещают? Идиоты. «Запрещают» было бы достаточно, — поморщилась фрау Эберляйн.

Из боковой аллейки вышли двое мужчин и женщина в меховых шубах. Позади них угрюмо трусила собака на бесконечно длинном поводке. Едва увидев Фоглера и его спутниц, они резко развернулись и скрылись из виду.

— Этот кусок плитки можете отдать мне. Я пополню им его коллекцию, — сказала фрау Эберляйн и, молча повернувшись к месту погребения, добавила: — Дорогой Александр, не знаю, возможно, траурные речи здесь тоже под запретом, но, если что, представитель полиции меня защитит. — (Танненшмидт кивнула.) — Мне, правда, особо нечего сказать. Ты, очевидно, желал этого исхода, ну или, по крайней мере, не возражал против него. Но знаешь, когда я думаю о случившемся, я прихожу к выводу, что любой другой исход лучше того, который постиг тебя. Ну неужели ты не мог спросить у меня совета? Я бы тебе сказала: оставь