Книга Театр тьмы - Татьяна Ван

– Возможно, – сказал Чарльз. – Но сейчас меня это уже мало волнует. Никто не понял, что актер, возвращавшийся с гастролей из Рединга, держал под сиденьем огромную кучу денег.

– Ваш сын узнал об ограблении до или после случившегося?

– После. Я приехал домой в пятом часу. Думал, тихо пройду к себе в кабинет и спрячу деньги в сейфе, рассую по шкафам, тумбочкам. Но у меня не получилось этого сделать. Кристофер до сих пор не спал! Он слышал, как я покинул дом и как вернулся. Сначала он не придал этому значения (ему было все равно), но позже, когда изо всех щелей посыпались новости о ночном ограблении, он спросил в упор – был ли я среди преступников, которые не побоялись украсть королевские деньги.

– И вы ответили…

– Я никогда не врал сыну, – серьезно ответил Чарльз. – После ограбления я рассказал ему правду. Тем более я знал – он поймет меня. Кристофер никогда не шел против отца. Несмотря ни на что, всегда был рядом. До последнего дня, до последнего вздоха.

Когда Бейл-старший произносил последние слова, я ожидала, что его лицо исказится в гримасе отчаяния. Но ничего этого я не заметила. Холод, неприступность, безразличие. Чарльз говорил так, будто ничего не испытывал к сыну – ни отцовской любви, ни уважения, ни преданности. Он лишь воспроизводил эмоции по памяти, а это не то же самое, что жить с ними, чувствовать их.

– Он осуждал вас?

– Конечно. Как любой отрок, он пытался научить меня жизни. Прочитал нотации, сказал, что нам нужно все вернуть – анонимно подбросить деньги к двери полиции. Но я запретил ему делать это по одной простой причине – у полиции не было моих отпечатков пальцев, меня ни разу не задерживали, я никогда не привлекался ни к уголовным преступлениям, ни к административным нарушениям. На ферме, где жили остальные бандиты во главе с Брюсом Рейнолдсом, также не было моих отпечатков пальцев. В картотеке преступников меня не существовало. Полиция и инспекторат могли выйти на меня только в двух случаях – если бы я начал бездумно тратить деньги и если бы подкинул им мешки.

– Но через пару месяцев после ограбления вы устроили премьеру в своем театре.

– Рискнул. И попался. Но не в лапы полиции, а в хищные зубы журналистки. Какая глупость! Она обвела меня вокруг пальца и лишила того, что я любил больше всего на свете – театра и сына.

– Вы говорите про сына так, будто любили его без памяти. Но тогда почему не давали ему ведущих ролей? Почему он играл «на отшибе»?

– Да, я любил и уважал Кристофера как человека, но актер из него был никудышный. Не дано ему было покорять зрителей.

– А как же наставничество? Неужели вы ему не помогали?

– Когда у человека нет таланта к актерству, когда он не может воспроизвести без наигранности даже самые банальные вещи, о каком наставничестве может идти речь? Я учил его актерскому мастерству с пеленок, но он не актер и никогда им не был. Нельзя научить собаку мяукать, а кошку – лаять. И спасибо ему за то, что он понимал это и никогда на меня не обижался. Наоборот – благодарил, что я предоставил ему место в театре, пока он пытался понять, чем будет заниматься в жизни. Хотя знаешь, что самое удивительное? У Кристофера были задатки режиссера. Он не мог сыграть, но зато видел, как лучше поставить спектакль, чтобы он возбудил засыпающего зрителя. Я часто прибегал к его помощи. Сын помогал советами.

– Это вы попросили Кристофера сдаться полиции и взять на себя ваши грехи? Ведь если театр потеряет актера на побегушках, ничего не рухнет. Но если уйдет руководитель – все в одночасье пойдет по наклонной. Вы специально подстроили его признание?

Чарльз посмотрел на часы, которые висели над входной дверью, как напоминание о времени, которое бесследно растворялось. Я сделала то же самое. Шесть двадцать восемь. Наверное, актеры «GRIM» уже начали одеваться к премьере. Наверное, зрители уже подъезжали к площади Пикадилли. Наверное, Джейн уже писала тревожные сообщения, которые я не читала – звуки в кабинете художественного руководителя театра растворялись. Связь не ловила.

5

Лондон, 1964 год

Было начало марта, когда Кристофер, переполненный счастьем, сообщил Чарльзу, что теперь у него есть девушка по имени Эмили. Летнее ограбление того года уже не заботило ни отца, ни сына. Суд над участниками ограбления был в самом разгаре, но директору театра не приходило никаких повесток. Преступники ничего не знали о Чарльзе, поэтому не могли его сдать. А это сильно успокаивало мужчину.

Бейлы жили спокойно и экономно. После нашумевшего в узких кругах ноябрьского спектакля Чарльз не ставил новых премьер, а зарплату актеров сильно урезал, чтобы и у тех не возникло вопросов, откуда у банкрота столько денег. Они готовы были работать за гроши, лишь бы в своем Доме. Никто из труппы даже подумать не мог, что их руководитель причастен к вопиющему преступлению 1963 года. Актеры демонстрировали полное доверие к тому, кто принимал их такими, какими они были – бедными, но слишком талантливыми.

Поэтому когда к Чарльзу пришел его сын с радостной новостью, он даже не напрягся; он даже мысли не допустил о том, что новая девушка Кристофера может быть журналистом-расследователем.

– Пап, мы знакомы несколько месяцев, – сказал Кристофер, немного робея. Он сидел у рабочего стола отца в его кабинете и мечтательно улыбался, вспоминая лицо девушки, которую час назад сжимал в объятиях. В этот момент он напоминал влюбленного тринадцатилетнего мальчишку. Официантка из рабочей семьи с большими целями на жизнь покорила молодое сердце и душу. – Прости, что не рассказал о ней раньше. Боялся, что ничего не сложится и я только зря буду болтать о ней.

– То есть сейчас тебе кажется, что у вас все будет серьезно? С планами на будущее, свадьбой и детьми? – не отвлекаясь от корреспонденции, спросил Чарльз.

– Не уверен, – вздохнул Кристофер, но его лицо при этом все равно светилось счастьем и одухотворенностью. Молодой человек источал радость всем видом. Даже его несимпатичное лицо казалось небесно-прекрасным, когда он думал об Эмили.

– А где вы познакомились? – Чарльз открыл очередное письмо от поклонников.

– Столкнулись у театра в конце ноября того года, – начал вспоминать Кристофер. – У нас как раз закончился спектакль. Эмили была одной из его зрительниц. Так странно… из всех актеров она выделила меня, хотя за всю постановку я появился на сцене от силы пять раз. Удивительно, правда? Может, это судьба?

– Кто знает, – сказал Чарльз, бегло читая письмо. Пусть внешне мужчина оставался неприступным, внутри он был несказанно рад за сына. Чарльз сразу вспомнил свою жизнь. Ведь он познакомился с матерью Кристофера точно так же – у стен театра после спектакля.

Бейл-старший отложил хвалебное письмо от некой миссис Свифт и взял следующее. Оно оказалось анонимным.

– Вот такие новости, пап, – сказал молодой человек, и уголки его губ поднялись.

Юноша посмотрел на отца, ожидая от него дальнейших вопросов. Кристоферу хотелось рассказать ему обо всем, что он так тщательно скрывал многие месяцы. Но Чарльз молчал. Он смотрел на письмо, которое только что достал из анонимного конверта; вчитывался в напечатанные на пишущей машинке буквы; говорил себе, что этого не может быть, что это шутка. Шутка, подстроенная Брюсом Рейнолдсом – самым хитрым вором двадцатого века.