Книга Оглашенные. Четвертое измерение - Андрей Битов

– Что ты меня трясешь, как следователь в кино… – вяло огрызнулся он.

– Это был ты или я? Это ты меня вернул к жизни или я тебя?

– Не помню…

– Ты летал надо мною, и ты был очень возбужден. А я был мертв.

– Ну да. Как труп в пустыне, ты лежал…

– Кстати, похоже. Только хуже. В кровати. А точнее, на кровати. Потому что это был труп. Живой – В кровати, а мертвый – НА кровати, ты не согласен?

– Мы гимназиев не кончали…

– Это не грамматика. Короче, их было двое, одинаковых, как близнецы, как две капли… Мертвый и живой. И они слились. Стало темно. Я открыл глаза. Было темно. Мертвые не открывают глаз. Я пошарил в темноте. И первое, что нащупал, был вот какой предмет… Круглый, теплый и продолговатый. Твердый. Стоящий вертикально. Не помнишь?

– Я сам этого не делаю.

– Дурак. Предмет не был частью моего тела.

– Ну так тем более!

– Дурак. Это было горлышко! Это было горлышко глиняного кувшина, наполненного красным вином!

– Ну? – заинтересовался он. – И что же?

– Как ты думаешь, что?.. Я его ласково потрогал.

– Ну?

– И приник!

– И вырвал…

– Нет, не вырвал, а, насосавшись, воскрес. Включил свет. Заметь, что он не горел. Заметь, что он не был вовсе таким желтым. Но я был в чем мать родила и был обмыт, и кувшина до того не было! Ты принес?

– Это тебе грузины послали за твои антиармянские речи.

– Нет, это был ты!

– Типичный делириум.

– Делириум… Неграмотный, а как нахватался.

– У тебя. Лучше скажи, что потом было?

– Потом… Потом я позвал тебя и ты допил остальное.

– Лучше бы ты тогда сдох, – опять обиделся он. – Для кого весь этот театр? Что за роль ты мне отвел? Ты творишь, ты пишешь и читаешь, ты духовен, как Бетховен… а я – только пить, да спать, да еще… ты у нас даже в туалет не ходишь, как Веничка. У меня даже имени собственного нет! Рабство. Все, что вы сумели изобрести, – это рабство!

– Кто мы?

– Люди!

– А ты кто?

– Сам знаешь.

– Не ангел ли?

– Где уж нам уж выйти замуж…

– Это ты придумал сам, про рабство?

– А то ты! Откуда у тебя мой опыт? Ты всегда нисходишь ко мне, а на самом деле низводишь меня. До роли свиньи, чернорабочего, подонка. Будто мстишь, ей-богу…

– За что?

– За то, что это я одушевленный, а не ты! За то, что это у меня талант, а не у тебя, за то, что это меня бабы любят!..

– Так вот из-за чего мы спорим… Из-за бабы!

– Я с тобой и спорить не стану. Какой ты мне соперник!..

– Действительно. Вот странно… Вот в голову пришло! Слушай! Что это мы с тобой ни разу одну бабу не полюбили?

– А мне твои никогда не нравились. А моих ты стеснялся.

– Что ж, уж совсем ни одной, чтоб подошла нам обоим?

– Это уже любовь называется.

– Что ж, разве мы не любили ни разу?

– Ты думаешь, вам без меня было бы лучше?..

…………………

– Слушай, тебе ее не жалко? Треплем нежную, совсем затаскали…

– Поздно жалеть. Спасать надо!

– Душу живу…

– Чуть живу!

– А кто виноват?..

– Опять за свое!.. Когда было восстание рабов в Египте?

– Две тысячи семьсот шестьдесят лет до нашей эры.

– Помнишь!

– Еще бы не помнить! Незабвенный Федор Иванович! Он, когда хотел с двойки на тройку вытянуть, всегда этот вопрос задавал. А ты был двоечник, живой мальчик… Это потом ты стал таким рабовладельцем, ханжой и занудой. Бездарью.

– Ты!

– Дурак. Что тут поделаешь, если она одна на двоих? Не стреляться же! Стрельну в тебя – попаду в себя…

– Промажешь. Это будет самоубийство.

– Ты что, подначиваешь?.. Смотри, стрельну в себя, чтобы не промахнуться, – в тебя уж точно попаду. Ты мне не угрожай. Мое положение – прочнее не бывает! Да, я подонок. Но я живой. Я Богу молюсь. А ты чего достиг? Чего добился, я спрашиваю? – только бесчувствия. Тебе кажется, что ты самоусовершенствовался, развился, лишился пороков? А ты только лишнего порока лишился, потому что он сам отвалился. Ты лучше не стал – ты стал только хуже. Ты скрыл свое безобразие, не предъявляя язвы. Ты маска. Причем моя.

– Почему ты именно сегодня, когда у меня… когда у меня, наконец, есть хоть какое-то, в твоем понимании, чувство… что ж ты обижаешься на меня, когда меня наконец пожалеть нужно?

– А когда тебе еще что-нибудь сказать можно?! Ты же никого не слышишь!.. Зачем, зачем ты мне это рассказал?? Будто ты меня… ты меня… тогда в Грузии…

– Ну что ты! что ты… не плачь. Наоборот. Это, скорее, ты меня.

– Я тебе как вешалка. Ты обвисишься на мне – гладить не надо. Просохнешь, примешь форму, которой у тебя нет, заметь, по определению… И – снова затщеславишься как ни в чем не бывало. Ханжа!

– Да ты бы давно спился без моего ханжества!

– Вот спасибо. То-то мне никак не удается. Никак не могу спиться!..

– Да не лезь ты в бутылку…

– Неужто у тебя осталось?

– Я спросить тебя хотел…

– Ты? меня?.. У меня нету.

– Вот я и спрашиваю тебя, у которого нету… как совесть, как душу, не как раба… Ведь как раз на этот раз я хорошо написал?

– Ты! опять ты! все время ты! и снова ты!

– Мы… У нас получилось?

– Как тебе сказать… в целом неплохо.

– В целом… что ты понимаешь…

– Ты забыл, я только читать не умею. Чувствовать же мне приходится за обоих.

– Перераспределил роли?.. Ну как же ты не раб! Дай тебе волю, ты уже на шее!

– Вот видишь, опять ты меня попираешь…

– Ловок ты ловить меня… Ну извини. Согласен. Сам знаю. Не «Мертвые души». Пусть горят. Живые, они дают больше жару…

– Да не бойся ты Гоголя! Там были славные страницы!..

– Правда? ты находишь?

– Нахожу. Это мертвых жгут как дрова; живые – сами горят. Это было лучшее из всего, что мы… что ты… Вот увидишь, это станет исторический пожар! Эта «Абхазия» – только спичка. Когда-нибудь ты скажешь: я видел, как все началось.

– Ты поджег?!

– А хоть бы и я…