Книга Жизнь спустя - Юлия Добровольская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Москва декабрь 2006
«Я помню чудное мгновенье…»
Эти строки Пушкина абсолютно точно выражают то чувство, которое охватило меня и моих подруг из группы итальянского языка (нас было семеро), когда распахнулась дверь аудитории и вошла дама, которая совершенно не вписывалась в эту мрачную действительность первого послевоенного года (1946). Все мы, дети войны из семей среднего достатка, выглядели просто «замухрышками», плохо одетые, закутанные в пальто, посиневшие от холода, так как институт тогда почти не отапливался, а это было поздней осенью.
И вот явление: входит молодая красивая женщина с золотыми волосами и модной причёской. Она, в отличие от нас, оставила пальто в раздевалке и вошла, одетая в чёрный вязаный костюм, в шёлковую блузку с жабо, в нейлоновые чулки и чёрные лодочки. От неё повеяло настоящей мирной жизнью, теплом и светом. Это и была наша первая maestra лексики итальянского языка, которая сразу же взяла в руки мел и начала писать на доске то, что надо было писать, ибо в стране тогда не было ещё ни учебников, ни словарей, ни книг на итальянском языке, и мы ловили каждое её слово и писали, писали, писали, чтобы ничего не пропустить.
Юлия Абрамовна Добровольская (так звали это явление) поражала нас не только внешностью, но и манерой преподавания: чётко отработанная методика, безукоризненное произношение, знание грамматики и других аспектов языка, который мы полюбили ещё больше – и на всю жизнь! Потом были и другие преподаватели – отдельно по грамматике, фонетике, переводу, истории языка и пр. – но сейчас, по прошествии многих лет, когда я сама и переводчик, и преподаватель, и научный работник (до выхода на пенсию проработала в АН. СССР около 30 лет), могу без лести сказать, что никто мне не дал так много, как Юлия Абрамовна. В преподавании я, конечно, переняла её метод и пользуюсь её учебными пособиями. Мне уже 77 лет, но я, несмотря на нездоровье, стараюсь, как и она, не унывать и трудиться, трудиться, трудиться. К этому побуждают меня также её письма, за которые я очень ей благодарна!
И ещё вспоминаю, как мы вместе с ней работали на конкурсе им. Чайковского (секция пения) в Колонном зале Дома советов в Москве. Хотя прошло много лет с нашей первой встречи (это было уже в 1970 году) Юлия Абрамовна нисколько не изменилась – всё такая же молодая, красивая и элегантная! А в последний раз я на короткое время встретилась с ней в Италии в 1983 году, куда я приехала с театром С. В. Образцова, в качестве переводчика. Я много лет сотрудничала с Министерством культуры СССР, и они очень часто посылали меня с театрами, а также на международные конкурсы с молодыми музыкантами. Это было для меня очень интересно, т. к. я обожаю музыку и вообще искусство, а тут ещё и командировки в Италию, которую считаю моей второй родиной.
Как жалко, что по многим причинам я так давно не встречалась с Юлией Абрамовной, хотя, повторяю, мы с ней переписываемся.
Как я хочу, чтобы моя любимая maestra была здорова и бодра долгие годы и радовала бы своих учеников в Италии, как радовала нас здесь, в России.
Любящая её Эля Блинова – друг и ученица.
2
Письмо из Киева[7]
Моя дорогая учительница!
Пишу Вам это письмо, наверное, ещё и потому, что немного тоскую по университетским временам. Я Ваша бывшая ученица Анджела Луизе, которую Вы наверняка не помните. Поэтому прилагаю свою фотографию – чтобы напомнить и на память.
Я кончила университет в ноябре 1994 года и часто о Вас думаю, ведь Вы были моей любимой учительницей, давшей мне больше всех других – с точки зрения языка, методики и, пожалуй, по-человечески.
Как я ненавидела учить наизусть русские пословицы и поговорки, населяющие Ваш учебник! Какими глупыми мне казались все эти «Мойдодыры» и «Доктор Айболиты»! И в то же время я не могла не восхищаться мастерством, с каким сделан Ваш «Русский язык для итальянцев», и человечностью, с какой Вы вели уроки. От Вас исходило обаяние, отсвет необычной жизни и педагогического опыта.
Я пишу Вам, чтобы немного рассказать о том, что со мной было после окончания университета. Первый год был очень трудный, потому что мир коммерции очень далёк от академического. Первый трудовой опыт меня разочаровал, не удался. Три месяца в качестве торгового сотрудника в небольшой фирме меня буквально травмировали: неотёсанные, невоспитанные люди, мои хозяева ничему меня не учили, безосновательно требовали, чтобы я всё знала, и унижали по малейшему поводу. Моя вторая работа идёт неплохо. Человек, хорошо мне знакомый, специалист своего дела из Виченцы создал фирму на Украине. Поначалу я только переводила деловую переписку, но мало помалу взяла в свои руки всю деятельность фирмы.
В начале 1996 года я сочла важным для своей жизни и работы (а также из любознательности) пожить на Украине. Теперь я тут обосновалась и проживу года два. Я поселилась в Киеве и чувствую себя здесь вполне прилично. Я обрела полную независимость, в чём очень нуждалась, обрела равновесие и свободу, живу и работаю в полную силу, что меня радует. В течение последних месяцев я уделяю много внимания своему русскому языку, который ещё очень далёк от совершенства. Времени заниматься у меня было мало, но любовь к нему, такому нелёгкому и благозвучному, осталась. Только сейчас до меня дошёл смысл пословиц, поговорок, детских стишков из учебника, я поняла многие русские идиомы, освоила большой пласт русской культуры. И всё благодаря Вам. Все хвалят меня за то, как я пишу и говорю по-русски. Мне хочется поблагодарить Вас за это. Надеюсь, выдастся возможность повидаться.
С горячим приветом
Уже четверть века приходит из Москвы под Новый год письмо – поздравление от Эли Б., одной из моих первых в жизни учениц. Их было семь, моих подопытных кроликов, и все семь стали преподавательницами итальянского языка.
«У меня наступила мемуарная полоса, – писала я ей, – не помнишь ли ты наш первый урок? Если да, опиши».
Хотя уже глубокая бабушка, Эля звучит бодро, даже звонко. Она ответила цитатой: «Я помню чудное мгновенье…». А я свои первые педагогические шаги в Инязе в сороковые годы прошлого века начисто забыла. Без опыта, без учебника, наугад, как я не села в лужу? Представляю себе, сколько и каких, я, самоучка, наломала дров! Но хвалили… Видимо, срабатывал рецепт Проппа, я влюбляла класс в итальянский язык, и – залог высокой успеваемости – вспыхивал энтузиазм.
Декабрьское письмо 2008 года Эля написала под впечатлением от Postscriptum’а, – наконец разыскала, прочла, окунулась в свою студенческую молодость. «Я тоже погорела на Фогаццаро…». И Эля рассказала то, что должна была бы, но упустила, рассказать я. Каюсь, забыла. Досадно. Неблагодарно. Ведь девочка совершила тогда гражданский подвиг: дождалась, когда опустеет университетский коридор, подкралась к стенгазете и перечеркнула крест-накрест передовую статью, шельмовавшую её учительницу Юлию Абрамовну Добровольскую за «политическую близорукость». Шутка сказать, дала студентам читать рассказ писателя-католика, «реакционера» Антонио Фогаццаро…
