Книга Русские вопреки Путину - Константин Крылов

Надо сказать, тема «русского греха» и «русского окаянства» неизменно лидирует как в русофобском, так и в патриотическом дискурсе. Причем если первое объяснимо (поскольку врагам и мучителям русского народа по понятным причинам хочется представлять русских «жертвой, страдающей из-за собственных пороков»), то второе вполне парадоксально: люди, считающие себя «русскими патриотами», с мазохистским наслаждением сочиняют все новые и новые «вины русского народа». Кажется, нет такого эпизода в русской истории, — начиная от революции 1917 года, и кончая принятием христианства и призванием варягов, — чтобы тут же не нашелся русский патриот, который усмотрит именно в этом эпизоде всенародный смертный грех и не назначит потомкам согрешивших строжайшую епитимью.

Поучительно сравнить эту оргию покаянства с историческим чувством других народов. Например, великолепные французы до сих пор гордятся своей Революцией, — грязной, кровавой и кошмарной, — и с удовольствием поют «Марсельезу». Англичане, с присущим им тактом, не смакуют публично подробности своей истории (некоторые из которых крайне неаппетитны), но и не позволяют себе (и тем более другим) никакой иронии по этому поводу: все, что происходило в Великобритании, считается «старыми добрыми временами», а переживать по поводу происходивших во время оно событий неприлично и глупо. Немцам, правда, успешно навязали «комплекс исторической вины» за Холокост и прочие шалости. Однако это вещь чисто внешняя: немцы, скрипя зубами, совершают требуемые «мировым сообществом» обряды и ритуалы, платят немалые деньги своим жертвам (а также приравненным к ним лицам и организациям), но на самом деле никакой особенной «вины» за собой не чувствуют — кроме, разумеется, той, что они проиграли войну. Однако, чувство проигравшего и чувство виновного — совершенно разные вещи. Проигравший не чувствует себя виноватым, хотя может сколько угодно досадовать на проигрыш и страдать из-за своего поражения. И уж, разумеется, никакой вины он не чувствует.

И только в России «покаянство» приобрело черты массовой идеологии.

Русских очень удобно ненавидеть. Опять-таки, не нужно думать, что ненавидят только плохих. То есть благородные люди, разумеется, так и поступают — ненавидят тех, кто причинил им зло, и любят тех, кто сделал им добро. Но благородных людей, как известно, мало. Подлый же человек обычно боится сильного (не решаясь окрыситься на него даже в мыслях), и срывает злость на слабом. Так, заезженный на работе мужичонка, придя домой, орет на жену и бьет ребенка, благо те под рукой, а за неимением таковых — пинает кошку.

Идеология «русские всегда во всем виноваты» цветет и пахнет пышным цветом на всем пространстве от Варшавы до Улан-Батора. На русских срывают все зло, накопившееся от неудачной, несчастной жизни, от «демократических реформ», от «шоковой терапии», и прочего. Это, опять же, проявляется и на пресловутой «международной арене». Не стоит надеяться, что международные отношения — это сфера чистой «выгоды» и рациональных расчетов. Очень многое в этих сферах делается именно что ради удовлетворения разного рода амбиций, в том числе и вышеназванных. Достаточно посмотреть, например, на внешнюю политику стран бывшего Варшавского блока. Как хорошо заметил один российский дипломат, «полякам доставляет почти физиологические удовольствие хоть в чем-нибудь ущемить интересы России». То же самое можно сказать о Прибалтике: примучивание русских и изощренное пакостничество «северному соседу» стало там чем-то вроде национального спорта.

Впрочем, и в других местах, где русская тема как бы не очень актуальна, отношение ровно то же самое. Русские эмигранты, имевшие счастье попасть в сытые и чистенькие западные страны, быстро убеждаются, что отношение к ним — именно как к русским — препоганое.

Во всяком случае, с черными и цветными считаются больше. А то! Черные и цветные, заведясь в какой-нибудь цивилизованной стране, быстренько прибирают к рукам все что им надо. Глядишь — а у них уже лобби в местном парламенте, и вот оно уже энергично пропихивает нужные им решения. Русские же десятилетиями горбатятся на дядю, не смея и помыслить ни о каких своих правах, не в силах прийти в себя от радости, что их сюда «пустили» и «терпят».

Если сравнить веселого, наглого, разряженного в «национальное» парижского негра, красующегося и довольного собой, и тамошнего же русского, с его вечно виноватой физиономией, все хлопочущего о какой-нибудь недостающей бумаге, которая, наконец, даст ему какие-нибудь права, чтобы серьезно задуматься, кому там жить хорошо, а кому не очень. Пусть даже у русского будет поболее доходов.

Разумеется, все это очень обидно. Тем не менее, обида — не самая правильная реакция на обстоятельства: по пословице, на обиженных воду возят. Ребенок, со злостью и слезами лупящий пухленькой ручкой табуретку, которая упала и зашибла ему ножку, выглядит смешно. Потому что та табуретка — кривая-косая, она падала и будет падать, и злюкаться на нее бессмысленно, потому что она деревянная. Нужно ее или выкинуть, или под ножку ей что-нибудь подложить. Или хотя бы не становиться на нее лишний раз. Вот и все.

Что делать? Во-первых, понять, что с нами происходит. Почему, собственно, народ, известный своим терпением и мужеством, все время оказывается в положении обижаемого? И добро бы речь шла о каких-нибудь безобидных созданиях, самой природой предназначенных для роли всеобщего посмешища.

Но русские же не такие. В конце концов, есть исторические факты. Созданная нами страна существует тысячу лет с лишком, и занимает немаленькую часть территории Земли — так что даже сейчас, в обкорнанном виде, это одна седьмая суши! Наш народ выиграл множество войн, включая последнюю, тяжелейшую в мировой истории, после чего построил сверхдержаву, которую боялся весь мир. И после этого русский человек уступает дорогу (а также кошелек и жизнь) кому попало. Да что с ним такое стряслось?

Здесь мы вступаем на очень скользкую почву. Именно в этом вопросе обычно ошибаются все те, кто берется рассуждать на эту тему. Потому что применяют в своих рассуждениях одномерную шкалу. Или ты храбр — или ты труслив. Или ты нагл — или ты робок. Или ты сверху — или ты снизу. И все.

Между тем, действительность сложнее. Да, история учит нас, что русские — мужественный и стойкий народ, сумевший совершить то, на чем другие ломались, как солома. В конце концов, Сталинград защищали не французы, да и Берлин брали не какие-нибудь узкоглазые. И тем не менее, русских действительно легко и приятно обижать. Вот такой парадокс.

Да, русские — отнюдь не мягкотелый народишко, спору нет. Но у нас совершенно не развит вкус к доминированию. Русский человек не умеет получать удовольствия от положения «сверху». Скорее, его это раздражает. Русский может обижаться на «плохое обращение», но он редко чувствует себя оскорбленным.

Отдельной темой является так называемая разобщенность русских людей.

Мы ноем, что русские, дескать, не помогают друг другу, в то время как евреи, кавказцы, да и вообще кто угодно, обладают развитой инфраструктурой взаимопомощи и взаимоподдержки. Однако, взаимопомощь — это обязанность, и не слишком приятная. Никакой коллектив не собирается для оказания друг другу «взаимных услуг». Взаимопомощь — явление вторичное, возникающее, когда коллектив (или нация) уже сорганизовались, уже объединились вокруг чего-то. Здесь есть только два варианта: объединение из-за необходимости совместного выживания — и из-за возможности совместного доминирования.