Книга Хроники ведьм. Наследство колдуньи - Мирей Кальмель

С женщиной, для которой он был рожден. Он отстранился от нее, хотя и умирал от желания обнять, и выпрямился во весь рост, горделивый, уверенный в себе.

— Каждый день я буду приходить сюда, когда солнце встанет в зенит. Вне зависимости от того, сможете вы прийти ко мне или нет. Я буду вас ждать.

Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

— Время не стоит на месте. Вам пора возвращаться.

Глава 32

От высокомерия Катарины не осталось следа. Она переменилась в лице, руки задрожали. Ей пришлось присесть на камень, в незапамятные времена наверняка служивший алтарем. Такие стояли напротив каждого коридора, ведущего в отдельную усыпальницу. Во время погребальных церемоний на эти алтари возлагали дары. Они были вытесаны из гранита, как и стела в центральном зале, и сегодня представляли собой не более чем обиталище насекомых.

В свете факела, который Ангерран вставил в расщелину в стене, Катарина вертела в руках пирамидальный флакон, любуясь красотой синего стекла. В глазах у нее стояли слезы волнения. Мунии не терпелось расспросить ее, однако она сдержала свой порыв и отошла к мужу. Оба, затаив дыхание, ждали, когда она совладает с волнением, в которое ее поверг их рассказ о карте и о цели их поездки. Наконец Катарина обратила к ним взгляд своих черных глаз. В них не было ни цинизма, ни страха. Только огромное уважение. И это больше, чем что бы то ни было, удивило супругов. Не думая о том, что пыль испачкает ей юбку, Муния встала на колени рядом с сардинянкой и накрыла флакон ладонью. Этот жест красноречивей любых слов сказал Катарине, что она может им доверять и они сумеют сохранить секрет.

— Мне нужно знать, Катарина! Я родилась в стране пирамид, в тайны которых никто не проник. Мне нужно понять! Что это за пророчество?

На выразительном лице Катарины появилась улыбка — первая искренняя улыбка с момента их встречи.

— Это длинная история, дети мои! Она восходит ко временам царствования гигантов. Они мне ее и поведали. Я слышу их голоса с детства и говорю с ними.

— Я тоже вчера говорила с ними! — сказала Муния.

— Знаю, моя крошка. Теперь я это знаю.

Сардинянка отдала Мунии флакон и покачала головой.

Волосы ее, как обычно, были собраны в узел высоко на затылке, скреплены шпилькой и покрыты черным платком, который она снимала только перед сном. Она набрала в грудь побольше воздуха, машинально вытерла ладони о фартук, как поступала каждый раз перед началом трудной работы.

— Я расскажу вам о них в свой черед. Начну я со своей бабушки. На острове все ее знали и уважали. И не только за мудрость, но и за ту силу, которую я от нее унаследовала. Она жила на краю деревни, напротив церкви, и по вечерам садилась у окна и смотрела, как мимо проходят процессии умерших, словно и они спешили на мессу. Когда я в первый раз их увидела, то не подумала даже, что в этом есть что-то особенное. И только когда я поняла, что мать моя их не видит, стало ясно, что мы с бабушкой не похожи на остальных людей. Я стала приходить к бабушке чаще, и она многое мне объясняла, учила меня. Думаю, она знала, что я стану ее преемницей.

— Но что это за пророчество? — не выдержал Ангерран. Катарина сердито посмотрела на него. Он понял, что придется подождать, и присел на прямоугольный камень рядом с алтарем.

— Но скоро мне надоело смотреть, как мертвые двигаются туда и назад бесцельно. Тени — они и есть тени, что в этом интересного? И рассказывали они мне самые обычные вещи. Как-то я сказала об этом бабушке. Она рассердилась. Я получила от Господа такой дар, а теперь привередничаю! Значит, я просто его не достойна! Она запретила мне приходить в свой дом, поскольку я не оправдала оказанной мне чести. Я обиделась и ничего не ответила. Тем более я не стала ни о чем рассказывать своей матери, потому что она часто освобождала меня от работы по дому, когда я навещала бабушку. Эти свободные часы я проводила теперь не у бабушки в доме, а на улице. Я гуляла по окрестностям и однажды набрела на эту нурагу.

Лицо Катарины омрачилось грустью.

— Мне так понравилось играть в этом месте, что я не заметила, как день угас и на небе появилась полная луна. Холод я ощутила в тот самый миг, когда услышала глумливый, как мне показалось, смех. Не помня себя от страха, я бросилась бежать вверх по холму, туда, где еще днем заприметила хижину. Остановилась я только у двери и оглянулась.

— И вы их увидели, как и мы с Ангерраном вчера вечером! — вздрогнув, сказала Муния.

— Да. И эти духи не двигались торжественной безмятежной процессией, нет! Они кричали и беспорядочно носились в ночной темноте, словно бы пребывая во власти какой-то злой ненасытной силы, которая жаждала заполучить еще больше душ, чтобы мучить их еще сильнее. Я вбежала в хижину, заперла дверь и стала ждать. Я ждала всю ночь, не сводя глаз с отверстий в стенах, в крыше, ожидая, что они вот-вот ворвутся и унесут меня с собой. Но ничего подобного не случилось. Когда утром я отправилась домой, то нашла ее. Она умерла от страха, когда увидела domus des janas. Моя бабушка… Думаю, это мертвые сказали ей, где меня искать. Она поняла, в какой я опасности, и пошла навстречу демонам, чтобы спасти меня. Она пожертвовала собой ради меня.

В подземелье стало тихо, но тишина эта была тяжелой.

— Почему же вы поселились здесь после ее смерти?

Катарина невесело усмехнулась.

— Думаете, у меня был выбор? Глупая, я побежала к матери и все ей рассказала. Они с дядей нашли тело и послали за кюре, чтобы он меня исповедовал. До похорон меня оставили в покое. Но на следующий день мать собрала мои вещи и выставила меня за дверь. Оказалось, что совет деревни постановил меня изгнать. Моя бабушка запрещала кому бы то ни было подходить к нураге в полнолуние. Она знала. И могла бы сказать об этом мне. Думаю, ей нужно было меня предупредить. Но послушалась бы я, если бы она мне и сказала?

— Вы могли бы поселиться в другой деревне!

Катарина покачала головой.

— Нигде я бы не обрела покоя. Участь того, кто обладает таким даром, как у меня — одиночество, я уже тогда это понимала. В память о бабушке я стала жить в этой хижине. А еще потому, что не смогла бы жить среди людей, будучи обремененной чувством вины за ее смерть. Я живу тут одна вот уже двадцать восемь лет.

Ангерран потер подбородок, нахмурился. Он явно был озадачен.

— Но почему духи не забрали вас? Ни камни, ни ставни их не остановят, раз они могут проникать сквозь эти стены! — И он обвел рукой усыпальницу.

— Потому что они дожидались вас!

Муния и Ангерран в волнении переглянулись.

— Сначала мне казалось, что они просто играют со мной. Я каждый раз ждала, что не переживу ночи, так они бесновались и кружили вокруг хижины. С рассветом их пляска прекращалась, а я падала с ног обессиленная, и в голове у меня теснились непонятные слова и картины, одни невероятнее других. Шли месяцы, и я поняла, что они не причинят мне вреда. В деревне люди тоже это поняли. Меня стали бояться, уважать, поручили пасти коз и время от времени давали овощи и зерно. Родственники снова открыли для меня двери своих домов. Теперь я могла бы вернуться жить в деревню, но на смену страху пришло любопытство. Я смастерила ставни на окна, чтобы защититься от ветра и дождя, обустроила эту хижину. И, как и бабушка до меня, стала помогать общаться с мертвыми тем, кто этого желал.