Книга Ваша жизнь больше не прекрасна - Николай Крыщук

Несмотря на эту пестроту, запутанность личных дел, криминальное использование двойной бухгалтерии и затухающую вибрацию земной экономики, элита продолжала крепнуть и развиваться. В глазах ее представителей появилось подобие девственной занавески, сквозь которую трудно было проникнуть даже и посвященным, вошли в моду костюмы-тройки с обязательной жилеткой, что создавало своеобразный контраст с низкой, слегка закавыченной лексикой, введенной в оборот известным интеллектуалом, случайно прочитавшим Зощенко.

Главным отрядом элиты были шпионы. В моральном плане они стояли, несомненно, выше остальных. И не потому, что их служба была особенно опасна, а вследствие тайной власти над судьбами. И еще одно: шпионами они путем демократического голосования назвали себя сами, изжив в себе негативное отношение к слову. Были варианты: разведчики, осведомители, лазутчики. Прижилось — шпионы. Оно стало даже чем-то вроде второго имени резервиста.

Немалую роль в этом добровольном принятии некогда скверного имени сыграла прельстительность всего, что принадлежало давней истории (к недавней, как я уже говорил, отношение было брезгливо-саркастическим). Кто-то из завербованных сообщил коллегам, что на рубеже прошлого века в России существовало Общество великосветских шпионов. И хотя ничего, кроме названия, про него было решительно неизвестно, давность события и вызывающее трепет слово «великосветские» решило дело. К тому же психологи выяснили, что более семидесяти процентов людей с высоким показателем ай-кью, в детстве мечтали быть шпионами.

Звание шпиона позволяло, между прочим, снять последние обязательства перед бывшей родиной, почувствовать свою инородную призванность и в то же время артистическую способность выдавать себя за своего.

Новая форма пребывания позволяла им незримо присутствовать не только на общественных мероприятиях вроде митингов и акций протеста, но и при семейных застольях, например в частных саунах, в которых заключались судьбоносные для мира контракты, а также тет-а-тет с домашним мыслителем, который и не подозревал, что у его сакрального умственного производства имеется свидетель.

Сам этот эффект незримости до сих пор не получил научного обоснования. Потому что никакими чудесами вроде шапки-невидимки тут и не пахло. Шпионы продолжали оставаться объектами визуальными (потому и сохранялась опасность пасть жертвой непредсказуемого возмущения), но в то же время их как бы и не было.

Дело в том, что даже и клинически не освидетельствованные жители были уже в той или иной степени подвержены закатным изменениям организма. Отчасти это было следствием массовой пораженности вирусом СХУ, о котором шла речь, отчасти уже результатом работы хтонического центра.

У граждан происходила разбалансировка функций. Один, например, в упор смотрел на объект, но не видел его, другой видел, но при этом ничего не слышал, третий и слышал, и видел, и в сенсорном отношении оставался на высоте, но связать все воедино не мог, путался, как ребенок, который ставит бок о бок кубики с сюжетами из разных сказок, соблазняясь исключительно их геометрической совместимостью.

С абстрактными понятиями вроде справедливости, толерантности, глобализма или голодающей Африки все обстояло благополучно, хоть жонглируй, а с объектами близлежащими — беда. Вплоть до несчастных случаев, когда человек знает, например, что балка у него в доме прогнила и стала до того плодородной, что на ней можно сажать огород, а все же хочет сначала досмотреть финал по регби и дожать коробку с пивом. Очевидцы потом рассказывают, каким сосед был добрым, каждое воскресенье ходил в зоопарк кормить обезьян, а сам он терпеливо лежит в это время под осколочным скелетом дома и, может быть, дышит учащенно в надежде на удачу кинологов.

Шпионы тоже, конечно, не лезли на рожон. Они знали, что наделены слабой вибрацией и почти полным отсутствием тепловых свойств, так что у некоторых обывателей их близость вызывала только слабое беспокойство, по поводу которого те в связи с вышеназванными причинами не умели дать себе отчет.

В ЧЛ, между тем, шла активная подземная жизнь, главной целью которой было продление века земной цивилизации, за чей счет, собственно, и кормились хтоники. Здоровье ее поддерживалось уже не какими-то внеположными целями вроде светлого будущего, не колокольным звоном и даже не паразитированием на идеях технического прогресса, а всем, что помогало поддерживать тонус, создавая каждый день новые эмоциональные стимулы и умышленные нервные контрасты. В цене были специалисты широкого профиля.

В одном и том же бюро создавали совместно с косметологами нового кумира, затем с позором сажали его на скамью районного суда (благо любители посещать судебные заседания, могли делать это теперь, не вставая с дивана) и одновременно пиарили движение «В защиту тигров», штаб которого базировался в северной столице, или шумно разрабатывали проект по музейной консервации древних канализаций. Всемирная отзывчивость русских достигла в эти годы своего апогея. Наше отечество из последних сил готово было принять у себя не меньше половины всех мировых соревнований и форумов.

При курсах политкорректности, которые были для всех обязательны, существовала лаборатория, где осуществлялось моделирование брутальных и истероидных столкновений на основе личной неприязни двух или нескольких национальностей. Наиболее расторопным сотрудникам удавалось совмещать две должности: консультанта по презумпции невиновности и эксперта по презумпции виновности. Тут же работал Совет безусловной безопасности (СББ), консолидирующий население при помощи терапии локальных встрясок.

Особый секретный отдел (ОСО) сосредоточил свои исключительные силы на бесперебойной работе управленческого аппарата. О методах работы этой организации ходили разные слухи, за утечку информации грозило досрочное исчезновение. И все же поговаривали, что в основе сложноструктурированных действий ОСО лежало «правило мошонки», которая, как утверждали неназванные источники, имела семь слоев защиты. Если сказать в общих словах, «секретчики» должны были так скоординировать действия всех отделов и обеспечить такую степень умышленности контрастов, чтобы при всей эффективности они не смогли повредить главную мошонку.

Первые годы существования ЧЛ в новом качестве были временем расцвета искусств, с помощью которых параллельно решалась задача сокращения безработицы среди трудоспособных артистов, художников, музыкантов и писателей с недостаточным средним образованием. Независимость от цензуры, однажды провозглашенная, отслеживалась строго, единственное условие: произведение должно было соответствовать общему курсу терапии, за который народ голосовал рублем. Это был процесс естественной эволюции. На смену жестким формам рока пришел софт-рок, который плавно слился с популярной эстрадой.

Так называемая серьезная литература была признана окончательно утратившей актуальность. Процесс этот начался давно, общественный приговор нужно было лишь зафиксировать. Не только прежние сюжеты для современного потребителя нуждались в дешифровке, но и строй чувств классических авторов, под обаянием которых находилась еще часть литераторов, катастрофически не совпадал с матрицей нового человека. Это сказывалось в самых даже простых вещах. Например, в известном признании Пушкина: «Как дай вам Бог любимой быть другим» тинейджеры видели иронию или, в крайнем случае, кокетство, что приводило к глумлению наиболее опытных остряков. Проблема эта оказалась сложнее, чем экзотичные атрибуты на полотнах Возрождения, украинизмы у Гоголя или не подкрепленная внятной мотивировкой ревность царицы Астис к бедной девушке Суламифь (в эпоху тотального промискуитета это выглядело более чем странно). В конце концов известная уже нам разбалансировка организма, которая не позволяла надолго сфокусировать внимание, окончательно вывела эту проблему из области эстетических дискуссий.