Книга Королева Камилла - Сью Таунсенд

Дуэйн недолго гадал, что такое черный с пикулем. Через две минуты перед ним поставили кружку «Гиннесса», в котором плавала маринованная луковица размером с небольшое яблоко.

Когда он выразил удивление необычным сочетанием, констебль Бут пояснила:

– Я не хожу в стаде.

Куснув маринованную луковицу, она сказала:

– Говорят, ты книжки читаешь.

Дуэйн кивнул и отвел глаза.

– Подрывные книжки, – тихо добавила Бут.

Дуэйн осторожно отхлебнул пива, стараясь не коснуться луковицы.

– Я читаю книги, – признался он. – Но…

– Я видела твое досье в «Вулкане», – прошептала Бут. – Этот Оруэлл в списке.

– В каком списке? – не понял Дуэйн.

– В подрывном. – Покончив с луковицей, констебль Бут запила ее большим глотком пива и отерла с губы пенные усы. – Лучше избавиться, а?

Тем же вечером Дуэйн собрал все книги Оруэлла, что у него были, и спрятал их под половицей в своей однокомнатной квартире. Видеть бреши на полках ему было невмоготу, и он закрыл их своими детскими фотографиями, сделанными в те времена, когда книги еще не представляли угрозы.

47

Звонить перестали. От входной двери до Камиллы донеслись громкие голоса, затем в кухню, комкая посудное полотенце, вошел Чарльз, а следом – два массивных человека в костюмах химзащиты и хирургических масках.

– Но они совершенно здоровы, – объяснял Чарльз.

Жуткие фигуры в скафандрах прибыли ликвидировать Экклз и Мориарти. В Лутоне обнаружился птичий грипп, один птицевод и его жена сейчас находятся в критическом состоянии, их поместили в изолированный бокс лутонской больницы. «Вулкан» выдал директиву: истребить всю незарегистрированную домашнюю надворную птицу. Один из ликвидаторов показал Чарльзу распоряжение – листок бумаги с подписью: «Грэм Крекнелл, инспектор по безопасности быта».

У Чарльза не было сил наблюдать за экзекуцией, но не слышать воплей, полных ужаса, и шума отчаянно хлопающих крыльев он не мог. Наконец ликвидаторы ушли, унося птиц в опечатанном мешке. Камилла заварила принцу ромашкового чаю и принялась подыскивать слова утешения и ободрения. Но пожалуй, ей стоило опустить фразу: «Не вешай нос, дорогой. Твоя привязанность была явно безответной. Эти сраные куры так и не снесли ни одного яичка».

Чарльз поднял искаженное горем лицо:

– Безнадежно, все безнадежно. Птицы мрут. Погода обернулась против нас. Полярные льды тают. «Теско» наследует землю, и молодые люди, рожденные и выученные в Англии, не умеют говорить на родном языке. Ведь это не – по – сти – жи – мо, что английской молодежи не преподают Шекспира как само собой разумеющуюся вещь. В Гордонстоуне я обмирал над «Сном в летнюю ночь», несколько сонетов выучил наизусть.

Пока он не начал декламировать, Камилла поспешила заметить:

– Лишнее доказательство твоего великого интеллекта, дорогой.

Оставив Чарльза страдать, она вышла в сад. Фредди, Сьюзен и Лео сопровождали ее к опустевшему куриному вольеру. В школе Камилла считала Шекспира чудовищной тягомотиной. Как‑то раз один приятель из умников повел ее на «Лира» в Стрэтфорд, но спектакль оказался невероятно дикой нудятиной, к тому же никто из знаменитостей не играл. И этот ужасный старик, беспрерывно кричавший и жаловавшийся на дочек. Камилла не понимала, зачем нужно цепляться за старомодный язык, на котором говорил Шекспир. А то место, где парню вырывают глаз, сыграно было до неприличия неумело. Ясно как белый день, что артист притворяется, – из партера, во всяком случае.

Больше с тем умником Камилла не встречалась. В антракте он целую вечность ходил за соком, а потом все окончательно испортил, объявив, что боится лошадей!

Со стороны крыльца снова донесся звонок. Собаки выжидательно поглядели на Камиллу, но она не двинулась с места – кто бы ни пришел, у нее сейчас не хватит духу на разговоры. Ей хотелось лишь одного: пару минут покоя, чтобы покурить и подумать.

Но тут раздался крик Чарльза:

– Камилла, скорее, это ужасно. Ужасно!

Камилла в досаде закрыла глаза и пробормотала:

– Что там еще? Какая новая чума?

С тремя собаками, трусившими за ней по пятам, Камилла вернулась в дом и застала в гостиной Чарльза, Дуэйна Локхарта и бесстрастную женщину – полицейского, которую Дуэйн представил как констебля Абигайль Бут. Чарльз сжимал в руках листовку.

– Сначала мои куры, теперь твои собаки.

И сунул листовку в руки Камилле. Она читала, не понимая ни слова.

Видя ее замешательство, Дуэйн сказал:

– Я вам оставлю листовку. Тут слишком много всего, сразу не переваришь.

– Да все просто, – вмешалась Абигайль Бут. – У вас три собаки. Закон разрешает иметь только одну. Следовательно, двух надо отдать.

Она посмотрела на Тоску, Фредди и Лео. Те дружно оскалились и зарычали. Констебль Бут потянулась к тазеру на бедре, собаки отступили за диван.

Дуэйну не терпелось уйти.

– Выбирайте, не торопитесь, – сказал он, словно Чарльз с Камиллой были детьми, растерявшимися у конфетного прилавка.

– Сколько времени у нас есть? – спросила Камилла.

– У вас четыре недели, чтобы отдать двух собак добровольно, – подала голос констебль Бут.

– А если мы не согласимся? – спросил Чарльз.

– Конфискуем всех.

Бут двинулась к выходу, а Дуэйн беззвучно извинился, еле шевеля губами:

– Простите.

Лео заскулил, обращаясь к Фредди и Тоске:

– Я слишком молод, чтоб умирать.

– А я слишком стар, – рыкнул Фредди.

– А я слишком боюсь, – завыла Тоска.

После того как констебли Локхарт и Бут побывали в доме Тоби, там поднялась суматоха. Барри забрал Рокки к себе в спальню, забаррикадировался и не переставая ревел:

– Рокки никуда не поедет!

Вайолет всхлипывала на диване, баюкая Микки на руках и умоляя внучек вразумить Барри, убедить его отдать добермана. Целуя седеющую голову Микки, Вайолет причитала:

– Этот пес для меня важнее, чем любой человек. Мне не надо на него ни стирать, ни гладить. И он не привередничает по части кормежки.

А за стеной сидела королева с Гаррисом и Сьюзен на коленях. Она уже несколько раз вслух прочла им листовку и теперь переводила взгляд с одного на другого.

– Но ведь это Англия, Англия, – повторяла Елизавета.

48

– Грэм, нам предстоит жесткий разговор, – сказала Миранда на седьмом свидании. – Не обижайся, поросеночек, но ты паршивый выродок, обаятельный, как выгребная яма. А как ты одеваешься! Какого стиля ты придерживаешься? Пенсионерский шик?