Книга Волшебная самоволка. Книга 2. Барабан на шею! - Сергей Панарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он оторвался от разглядывания столешницы.
Гномы притихли и вжали головы в плечи, как школьники, распекаемые учительницей. Стол окружили арбалетчики в темном, а эрцгерцог встал и посмотрел куда-то за спину солдата.
– Госпожа Белоснежка… Ваше величие… – пролопотал эрцгерцог.
Коля обернулся и наконец-то увидел Белоснежку во всей красе.
Белые волосы.
Идеальная красота.
Марлен Всезнайгель.
– Чего уставился, неудачник? – резко спросила она. – Не нашел ты ни черта, как я вижу… А я, дура, потратила на тебя столько времени. Защищала тебя, слабака. Помнишь слуг Унехтэльфа? Спала с тобой… Впору разорвать тебя в клочья. Но я сентиментальна…
Солдат начал приподниматься со скамьи.
– Сиди! – велела Марлен-Белоснежка, делая властный «успокаивающий» жест.
Лавочкин помимо воли плюхнулся на место. Неведомая сила заломила его руки за спину, лицо прижалось к холодной каменной столешнице.
– Я в тебя верила, Николас, – продолжила повелительница гномов. – Думала, Барабан Власти уже в моих руках. Знать, не на того поставила.
– А я не беговой рысак, чтобы на меня ставить, – проговорил парень.
– Заприте его в любом зале с единственным выходом, – распорядилась девушка.
Чьи-то сильные руки подхватили скрюченного остекленевшего Колю, потащили вон. Он слышал звонкий голос Белоснежки:
– Теперь вы, бородатые ничтожества. Где руда? Почему срываете план?..
Почти три года назад, как и сейчас, виконтесса Марлен Всезнайгель, дочь дворянки и мага, ненавидела не только изменившего ей Шлюпфрига, но и отца, а в особенности – мать.
Шлюпфриг должен был поплатиться за неверность. «Ты посмел обмануть меня! Меня! Я такого не прощаю…»
Отец пытался ее воспитывать. «Поздно, папаша, поздно. Ты, самовлюбленный старый эгоист, думал вырастить из меня комнатную собачку? Думал, мои невинные шалости можно прекратить, запирая меня в башне? Ну, запустила овцой в пастуха… Нечего было так долго перегонять это дурацкое стадо через мост! А этот твой фортель с Шлюпфригом? Да, ты наказал нас обоих. Его за то, что он, ударив по моей гордости, растоптал и твою. А меня ты попросту лишил священного права – права на месть. Заклинание обортничества ты дополнил весьма непростыми побочными воздействиями. Ни расколдовать, ни добавить своих заклятий… Я наняла разбойников, готовых прибить собаку. Не самой же пачкаться об эту псину. Так ты, оказывается, приложил упреждающее заклинание. Чувствует опасность, подлец!.. Но не грусти, папаша, когда-нибудь достанется и тебе. Не лез бы ты не в свое дело».
Мать была просто неспособной к колдовству вздорной бабой, пусть и породистой. «Я вижу зависть в каждом твоем взоре, мамочка. Я слышу злобу в каждом слове. Папаша нас бросил на девять долгих лет. У него, понимаешь ли, странствия и борьба с несправедливостью… Ну, и жену-неумеху не надо терпеть… А дочери рядом с боящейся ее и завидующей ей матерью хорошо? Разве это справедливо? Да, мамочка, ты меня любишь. Душевно, сладко, медово… Но в каждой бочке меда… Зачем ты меня колотила по пустякам? Слабая клуша».
Марлен имела претензии ко всем. «Вы еще ответите. Каждый из вас. Мне. Мне!»
Она стояла на границе Дробенланда и Драконьей долины и глядела в пропасть. Мысли девушки были чернее гробовой тьмы. Марлен могла бы шагнуть вниз, но вряд ли бы позволила себе погибнуть, полетела бы. Слишком уж любила себя.
Зло клокотало в ней так, что там, в лесу, казавшемся Марлен игрушечным, чувствительные драконы вдруг разворачивали морды, смотрели в ее сторону и роняли слезы скорби.
В этот тяжелый для юной ведьмы день рядом с ней на обрыв встал человек, облаченный в белые одежды. Полы его плаща трепетали на ветру, широкие рукава бились, издавая тихие хлопки.
Острый взгляд человека изучал погруженную в мысли Марлен. Большие глаза его светились печальным интересом. Лицо, словно вырезанное из коры дерева, морщинистое и смуглое, хранило спокойствие. Длинные черные волосы были собраны в хвост и развевались, так же как и одежды.
– Дитя, я давно наблюдаю за тобой, – сказал наконец старец.
Марлен очнулась от раздумий.
– Кто вы?
Человек шагнул в пропасть, но не упал, будто ступил на стекло, а не в пустоту.
Виконтесса видела: это не дешевый эффект, а практически неосознанное проявление мастерства. Старец прошелся и развернулся к Марлен, встав напротив нее, заложив руки за спину.
– Я – Дункельонкель. Мне нужны умные, сильные, знающие себе цену люди.
– Тогда вам чрезвычайно повезло. – Девушка рассмеялась, быстро справившись с приступом ужаса.
– Хм, молодец! А кому из нас повезло, это вопрос открытый. – Дункельонкель улыбнулся, запуская руку в складки одежды. – Держи. Это не позволит никому из людей отыскать тебя магически.
Виконтесса взяла пузырек на тесемочке и надела на шею, аккуратно высвободив белые волосы.
– Вот и славно, Марлен. Для начала я подарю тебе целый народ. Правда, пока маленький. Но послушный. Ты будешь моей Белоснежкой…
Коля Лавочкин, разумеется, не знал о той исторической встрече. Ему хватило того, что хрупкая виконтесса в одночасье превратилась в жестокую Белоснежку.
Оцепеневший солдат сидел в незавершенной зале, той самой, где висел рисунок-подсказка. Пустая ложная подсказка…
Чадили четыре больших факела. Здесь еще стоял стол, за которым бородатый художник рисовал копию «причинной подсказки». Единственная дверь была заперта, за ней стояла вооруженная охрана. Мешочек с деньгами, травкой разруби-любые-путы, флейтой, формой и автоматом остался в трапезной. Страж вряд ли поддался бы подкупу. В травке не было необходимости – Колю не связали: чары сковывающего заклинания, наложенного Марлен, развеялись, как только Лавочкина бросили в зал. Флейта пригодилась бы, если заточение будет долгим, но это все частности. Больше всего парень переживал за форму и автомат.
Но это позже, позже…
Мир перевернулся вверх тормашками. Колину башню сносило, словно ураганом: «Ложь! Ложь кругом и предательство!.. Она колдует, хотя говорила, что не способна! Она лупит и гнобит гномов, хотя со мной была чертовски любезной и милой! Она… Она пасла меня от самого Пикельбурга, и стоило бы мне отыскать Барабан Власти, она отняла бы его у меня легче, чем у ребенка! Кретин ты, Колян, самый перворазряднейший… И главное, она и не подумала отправлять письмо Всезнайгелю! А я, дурак, ждал его, как китайской Пасхи… Провела, хоть волком вой!»
И повыл бы. Он встал, послонялся, размял мышцы. Долго вглядывался в противную картину. И думал, думал…
«Как сбежать? У меня есть неиспользованное желание. Обещанию голой бабы с крылышками, конечно, верить нельзя, но что имеем, то и используем. Во всяком случае, попытаемся. Банально заказать свое освобождение? Так ведь в полночь все вернется на круги своя: тыква, крысы… Следовательно, подарок феи можно использовать в качестве обходного, отвлекающего маневра, помня о правиле полуночи… А почему, собственно, только отвлекающего?..»
