Книга Великие мечты - Дорис Лессинг

Маргарет, ты все еще печальна,

Поскольку Гольденгроув не уходит?

Напротив этой поэмы тоже шла карандашная линия, но только мрачные стихи были подчеркнуты дважды, трижды, жирными линиями, отмечены восклицательными знаками.

Поэтому родственники чувствовали, что предают Юлию, выбрав более светлые произведения. И еще они вынуждены были признать, что не знали ее. Они никогда не могли бы догадаться, что Юлия станет подчеркивать такие строки:

Я просыпаюсь, и на меня спускается тьма, а не день.

О, какие часы, о, до чего же они все черны…

Можно было бы подобрать и какую-нибудь поэзию на немецком, но Вильгельма, чтобы подсказать, с ними не было.

Стихи читал Эндрю. Он обладал негромким, но достаточно сильным голосом: на похороны кроме родственников пришло всего несколько человек. Миссис Филби держалась в стороне, в самом черном из возможных черных нарядов; всем своим видом, от шляпы, купленной специально для похорон, до начищенных ботинок, она порицала их, продолжая исполнять роль обличителя неопрятности и небрежности семьи Ленноксов. Никто из них не надел черного, только она. На лице миссис Филби чувство собственной правоты было неотличимо от мстительности. Хотя к концу церемонии она расплакалась.

— Миссис Леннокс была моим самым старым другом, — сказала она Фрэнсис укоризненно. — Больше я не буду работать у вас. Я приходила только из-за нее.

Посреди службы вдруг появилась сухопарая фигура и неуверенно проследовала к группке провожающих Юлию. Белые космы и свободные одежды развевались на сквозняке, дующем между надгробий. Это был Джонни, серьезный, печальный и выглядящий куда старше своих лет. Он встал в отдалении и как-то боком, словно готовый в любой миг сбежать. Слова службы оскорбляли его, это было очевидно. В конце сыновья и Фрэнсис приблизились к Джонни, желая предложить ему вернуться в дом, но он только кивнул и пошел прочь. У выхода с кладбища он обернулся и послал им прощальный салют, вытянув правую руку вперед на уровне плеча.

Сильвия на похороны не приехала. Телефонная связь в миссии Святого Луки была нарушена из-за сильной бури.

Тем временем жизнь у Фрэнсис и Руперта шла не совсем так, как им хотелось бы. Она практически жила у него, хотя ее книги и бумаги оставались в доме Ленноксов. Квартира Руперта была небольшой. Гостиная, где они также ели, и соединенная с ней аркой крохотная кухня размером с треть кухни Юлии. Большая спальня была вполне приемлемой. Две маленькие комнатки раньше были детскими, и до сих пор в них жили дети, Маргарет и Уильям, когда приезжали на выходные. Когда Мэриел бросила мужа и ушла к Джасперу, стали строить планы о том, чтобы купить что-нибудь побольше. Фрэнсис неплохо относилась к детям и верила, что и они не имеют ничего против нее: оба вели себя вежливо и послушно. Во время учебного года они жили у матери и на каникулы ездили с ней и Джаспером. Однажды, приехав к отцу как обычно на выходной, дети были молчаливы, напряжены и сказали, что их мать нездорова. И нет, Джаспер не дома. Дети не смотрели друг на друга, сообщая это. Было видно, что они в ужасе.

В этот момент реальность вновь поймала Фрэнсис в свои цепкие объятия — так ей казалось. За те месяцы — нет, уже годы, что она провела с Рупертом, она превратилась в другого человека, медленно привыкающего к мысли, что счастье в жизни бывает. Господи, если бы не Руперт, то она так бы и жила в скучной, натужной рутине долга и без любви, секса, близости.

Руперт повез детей обратно к матери и обнаружил там то, чего боялся. Давным-давно, после рождения Маргарет, у Мэриел случилась депрессия, настоящая. Он пробыл тогда с женой все время болезни, ей стало лучше, но она жила в постоянном страхе, что болезнь вернется. Она вернулась. Мэриел сидела в углу дивана, свернувшись в клубок, и смотрела в никуда — в грязном халате, с немытой нечесаной головой. Дети стояли по обе стороны отца, глядя на мать, затем прижались к нему, чтобы он обнял их.

— Где Джаспер? — спросил Руперт молчащую женщину, и она ответила, донельзя раздраженная:

— Ушел.

— Он вернется?

— Нет.

Казалось, что большего от Мэриел не добиться, но потом она сказала безразличной скороговоркой:

— Лучше забери детей. Здесь им нечего делать.

Под руководством Маргарет и Уильяма Руперт собрал книги, игрушки, одежду, школьные вещи и затем вернулся к Мэриел.

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

Долгое молчание. Она затрясла головой, что означало: «Оставь меня в покое». Но когда все трое были уже у двери, она произнесла тем же монотонным голосом:

— Отвези меня в больницу. В любую. Мне все равно.

Детей, притихших и перепуганных, обустроили в их старых детских, и сразу же их вещи заполонили всю квартиру.

Руперт позвонил врачу, чтобы договориться насчет помещения Мэриел в психиатрическую клинику. Он пытался дозвониться Джасперу, но безуспешно.

Фрэнсис посещали холодные, жесткие мысли. Она знала, что Джаспер вряд ли вернется к Мэриел, раз бросил ее при первом же наступлении депрессии. Он был гораздо младше ее и являлся звездой в мире моды — зарабатывал большие деньги дизайном спортивной одежды. Его имя часто мелькало в газетах. Зачем он связал свою жизнь с женщиной старше себя да еще с двумя маленькими детьми? Руперт говорил, что молодому человеку нравилось воображать себя зрелым и ответственным мужчиной, так он самоутверждался. До этого у него была репутация человека, чрезмерно увлеченного излишествами гламурного общества — наркотики, безумные вечеринки, все такое. Похоже, он снова с головой окунулся в тот образ жизни. И это значит, что Мэриел осталась без мужчины и захочет вернуть мужа обратно. Плюс еще двое детей в состоянии эмоционального шока на руках у нее, выполняющей функции матери. И да, она испытывала то пугающее и неприятное чувство, которое возникает, когда события жизни повторяются. Фрэнсис думала: «На меня вот-вот повесят этих детей… нет, их уже на меня повесили. Хочу ли я этого?»

Маргарет было двенадцать лет, Уильяму — десять. Вскоре они станут подростками. Фрэнсис боялась не того, что Руперт может подвести ее, скинуть всю ответственность на нее, нет, но их близость не только будет страдать (от этого никуда не денешься), она может вовсе исчезнуть, вытесненная неуемными требованиями тинейджеров. Но Руперт ей нравится, он так сильно ей нравится… она любит его. Фрэнсис могла бы сказать со всей серьезностью, что не любила до сих пор — то есть она скажет «да» всему, что возникнет на их общем пути. И в конце концов, депрессии же заканчиваются когда-нибудь, и тогда дети захотят воссоединиться с матерью.

Из больницы, куда положили Мэриел, приходили неразборчивые каракули — назвать письмами их было нельзя. «Руперт, не приводи сюда детей. Им это будет вредно. Фрэнсис, у Маргарет астма, ей нужен новый рецепт для лекарств».

Врачи, которым звонил Руперт, говорили, что Мэриел очень больна, но поправится. Предыдущий приступ длился два года.