Книга Дикие лошади - Дик Фрэнсис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой телохранитель был наполовину азиатом — прямые черные волосы, блестящие черные глаза и никаких видимых проявлений чувств. Он был молод, подвижен, хорошо тренирован и быстр, но тем не менее он был лишен воображения и не защитил меня от удара «Армадилло».
Едва я открыл его незапертую дверь и обнаружил его сидящим на стуле лицом ко мне, он немедленно сказал:
— Ваша дверь все время была открыта, мистер Лайон.
Я кивнул. Я договорился с ним, что, если он увидит мою дверь закрытой, он должен воспользоваться моим ключом и немедленно войти в мой номер. Я не мог более ясно или более прямо потребовать помощи.
— Вы ели? — спросил я.
— Да, мистер Лайон.
Я попытался улыбнуться. Никакого отклика.
— Не засните, — примирительно сказал я.
— Нет, мистер Лайон.
Должно быть, О'Хара подбирал его из среднего исполнительного состава, подумал я. Плохой выбор.
Я вернулся в свою гостиную, оставил дверь приоткрытой на шесть дюймов, выпил немного бренди и ответил на телефонный звонок Говарда.
Как я и предвидел, он был в ярости.
— Сиббер сказал мне, что вы сделали его убийцей! Это невозможно! Я этого не позволю! Что скажут Висборо?
Я указал ему на то, что мы можем, если захотим, вставить в фильм другого убийцу.
— Сиббер сказал, что вы вывернули его наизнанку.
— Сиббер сыграл лучшую роль в своей жизни, — возразил я.
И верно, около года спустя, когда наш фильм был представлен на соискание сразу четырех «Оскаров», Сиббер был награжден как лучший актер второго плана и вежливо извинился передо мной. Я пообещал Говарду:
— Мы соберем полное сценарное совещание завтра утром. Вы, я, Нэш и Монкрифф.
— Я хочу, чтобы вы прекратили съемки!
— У меня нет на это власти.
— А если вы умрете! — спросил он.
Помолчав несколько секунд, я ответил:
— Тогда компания закончит фильм с другим режиссером. Поверьте мне, Говард, если меня убьют, это только создаст фильму необычайную рекламу, но не остановит его съемки.
— Это нечестно, — произнес он, как будто так ничего и не усвоив, и я сказал:
— Увидимся утром, — и положил трубку. Сейф в моей гостиной, как и в номере О'Хары, был укрыт от случайного взгляда во встроенном шкафу — наверху большой телевизор, а внизу мини-бар и сейф. Мини-бар предлагал в малых количествах различные напитки для постояльцев — колу, вина, шампанское и пиво, а также шоколад и орешки. В сейфе — в моем сейфе — не хранилось ничего. Я запрограммировал его на шифр семь-три-пять-два, положил на полку фотографию «банды» и закрыл дверцу.
Затем я уселся в кресло в спальне и долгое время просто ждал, думая о долге исповедника и о том, насколько крепко или слабо связан я смертью и безумными признаниями Валентина.
Я чувствовал тяжесть обязанностей, налагаемых саном священника, которую сами священники принимают легко, зная, что их сан освобождает их от любой тяжкой ответственности, даже если они регулярно раздают индульгенции.
Я не имел права выслушивать исповедь Валентина или прощать его грехи, но я сделал это. Я отпустил ему грехи. In nomine Patris… ego te absolvo.
Я не мог отделаться от чувства абсолютной ответственности за сущность этих слов. Я не должен был и не мог спасти себя при помощи того, что Валентин поведал мне перед смертью словно священнику. С другой стороны, я мог теперь со знанием сути дела использовать то, что он оставил мне по завещанию.
В его книгах и бумагах я не нашел ничего целостного, что можно было бы отыскать во время разгрома в доме. Здесь были лишь отдельные куски, туманные и путаные. То, что я смог собрать их воедино, — это большая удача. Я хотел бы положить в сейф в качестве приманки более убедительное доказательство, чем фотоснимок «банды», но я пришел к выводу, что такого доказательства не существовало. Валентин не доверил свой страшный грех бумаге; он вложил его в последние свои слова, но никогда не думал, что этот грех останется жить после его смерти. Он не оставил никаких записей о своей тайне, которую хранил двадцать шесть лет.
Два с половиной часа спустя после моего разговора с Говардом появился мой посетитель. Он вошел в гостиную и позвал меня по имени, а когда я не отозвался, смело вошел и закрыл за собой дверь. Я слышал щелчок замка. Я слышал, как он открыл шкаф и стал нажимать на кнопки, чтобы отпереть сейф.
Я появился в дверях спальни и поздоровался с ним:
— Привет, Родди.
На нем были блейзер, рубашка и галстук. Выглядел он прямо-таки столпом нравственности показательных скачек; в руке он держал снимок «банды».
— Ищете что-нибудь? — спросил я.
— Э… — вежливо сказал Родди Висборо, — да, в самом деле. Я боюсь, вышла небольшая накладка, но один из ребятишек, которых я обучаю, попросил меня раздобыть ему автограф Нэша Рурка. Говард клялся, что вы устроите это.
Он положил фото на стол и двинулся ко мне, протягивая альбом для автографов и ручку.
Это было так неожиданно, что я забыл предупреждение профессора Дерри — любой предмет, который у него есть при себе, может скрывать нож — и позволил ему подойти слишком близко.
Он уронил книжку для автографов к моим ногам и, когда я машинально глянул на нее, одним движением, таким быстрым, что я не смог уследить за ним, разделил свою ручку пополам и бросился с нею на меня.
Острие обнажившегося стилета пронзило свитер и рубашку и ударилось о полимер прямо напротив моего сердца.
Изумленный, не в силах поверить в происходящее, Родди выронил ручку, потянулся к своему галстуку и рывком извлек из-под него нож намного больших размеров устрашающего вида. Позже я разглядел, что треугольное лезвие, похожее на строительный мастерок, переходило в черенок, пропущенный между пальцами и прикрепленный к поперечной рукояти, зажатой в кулаке. Но в тот момент я видел только треугольное лезвие, казавшееся продолжением его кулака, широкий конец возле костяшек пальцев, а острие выдается на пять или более дюймов вперед.
Он мгновенным движением резанул по моему горлу, но «рукоделие» Робби и здесь отразило его клинок, и тогда он дернул лезвие вверх, так что острие прорезало мне щеку от подбородка до уха.
Я не намеревался бороться с ним. Просто не мог. И как кто-либо может противостоять человеку, вооруженному таким ножом, не имея ничего, кроме кулаков?
Он собирался убить меня. Я видел это по его лицу. Он собирался запачкать кровью свою элегантную одежду. Какие глупые мысли приходят в голову в миг смертельной опасности! Он уже понял, что от шеи до пояса я одет в защитный жилет, поэтому стал метить в более уязвимые точки и несколько раз вонзил свое ужасное треугольное лезвие в мою левую руку, которой я защищал глаза, в то же время безуспешно пытаясь обойти его и обхватить его глотку правой рукой.