Книга Ночь - мой дом - Деннис Лихэйн

Джо посмотрел в сверкающие злобные глаза Р. Д. Заглянул в них поглубже, туда, где оставалась одна злоба. Он словно смотрел в глаза псу, которого столько били, уродовали и держали впроголодь, что в ответ ему остается лишь кусать.

В этот миг он пожалел его.

Р. Д. Прутт увидел эту жалость в глазах Джо. Его собственные глаза полыхнули яростью. В ее отсвете блеснул нож. Джо увидел, как тот несется ему в глаза, но, когда он опустил взгляд на руку Р. Д., тот уже вонзил лезвие ему в живот.

Джо обеими руками стиснул его запястье, чтобы Р. Д. не мог никуда сдвинуть нож — ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз. Собственный нож Джо с лязгом упал на пол. Р. Д. пытался вырваться. Оба скрипели зубами от напряжения.

— Я тебя прижал, — цедил Р. Д. — Прижал.

Джо выпустил его руку и оттолкнул Р. Д. краями ладоней, уперевшись в середину его туловища. Нож выскользнул из живота, и Джо упал на пол, и Р. Д. захохотал, и его молодчики захохотали тоже.

— Прижал тебя! — объявил Р. Д. и двинулся к Джо.

Джо смотрел, как с лезвия капает его собственная кровь. Поднял руку:

— Погоди.

Р. Д. остановился:

— Так все говорят.

— Я не с тобой говорю. — Джо вгляделся в темноту, увидел звезды на куполе над ротондой. — Да. Теперь можно.

— А с кем ты? — спросил Р. Д.

Как всегда, он соображал туговато. Видимо, потому и стал таким тупым и злобным.

Дион и Сэл Урсо включили прожектора, которые они сегодня днем прикрепили к потолку ротонды. Словно множество полных лун вышло из-за туч. Бальный зал засиял белым.

Когда на них обрушился шквал пуль, Р. Д. Прутт, его кузен Карвер и Гарольд, кузен Карвера, задергались в каком-то смертельном фокстроте, словно ими овладел страшный приступ кашля прямо на раскаленных углях. В последнее время Дион стал настоящим виртуозом «томпсона», и он выжег пулями два креста на теле Р. Д. Прутта — спереди и сзади. Когда они кончили стрелять, клочья плоти этих троих усеивали пол и стены зала.

Джо услышал шаги на лестнице: бегут к нему, вниз.

Вбегая в зал, Дион крикнул Сэлу:

— За врачом, живо!

Слышно, как побежал Сэл, как его шаги удаляются. Дион подскочил к Джо и рванул на нем рубашку:

— О-о, вот так штука.

— Что там? Скверно?

Дион скинул пальто и разорвал собственную рубашку. Скомкал, прижал к ране:

— Держи так.

— Скверно? — повторил Джо.

— Да уж ничего хорошего, — ответил тот. — Как себя чувствуешь?

— Ноги холодные. А живот горит. Хочется заорать, если честно.

— Ну, так ори, — разрешил Дион. — Вокруг-то никого.

Джо повиновался. Мощь этого крика изумила его. Казалось, вопль разнесся по всему отелю.

— Полегчало? — спросил Дион.

— Знаешь, нет, — признался Джо.

— Тогда больше так не делай. Он уже вот-вот придет. Док.

— Вы его захватили с собой?

Дион кивнул:

— Он в моторке. Сэл уже выстрелил из ракетницы. Тот сейчас несется к пристани.

— Это хорошо.

— Почему ты не заорал, когда он тебя пырнул? Мы тебя тут ни хрена не могли разглядеть. Торчали там и ждали сигнала.

— Не знаю, — ответил Джо. — Мне не хотелось доставлять ему такую радость. Господи, как болит-то.

Дион сунул ему руку, и Джо стиснул ее.

— Зачем ты дал ему подобраться так близко, если ты его сам не собирался резать?

— Что зачем?

— Подобраться, с ножом. Это ты его должен был пырнуть.

— Не надо мне было ему показывать эти снимки, Ди.

— Ты ему показывал снимки?

— Нет. Что? Нет. Я про Фиггиса. Не надо мне было этого делать.

— Господи, да нам пришлось, чтобы завалить этого сучьего бешеного пса.

— Это несправедливая цена.

— Уж какая есть. И нечего позволять этому уроду тебя кромсать, потому что, видите ли, цена не такая.

— Ладно.

— Эй, эй. Не спать.

— Хватит меня бить по щекам.

— Хватит закрывать глаза.

— Из него получится славное казино.

— Что?

— Поверь мне, — сказал Джо.

Глава двадцатая

Mi Gran Amor[42]

Пять недель.

Вот сколько он провел на больничной койке. Сначала в клинике Гонсалеса на Четырнадцатой, всего в квартале от «Сиркуло кубано», а затем, под именем Родриго Мартинес, в больнице «Сентро астуриано», двенадцатью кварталами восточнее. Пусть кубинцы не ладили с испанцами, а северные испанцы с южными, пусть у всех у них случались стычки с итальянцами и американскими неграми, но по части медицинского обслуживания Айбор славился взаимовыручкой и единством. Все тут отлично знали, что в белой Тампе никто и пальцем не шевельнет, чтобы заштопать им дырку в сердце, если рядом страдает от заусенца пациент-англосакс.

Над Джо трудилась команда, которую собрали Грасиэла и Эстебан: хирург-кубинец, выполнивший первичное чревосечение, испанский специалист по полостной медицине, наблюдавший за восстановлением стенки брюшины во время второй, третьей и четвертой операций, а также американский врач, работавший на переднем крае фармакологии, имевший доступ к вакцине от столбнячного токсина и контролировавший введение морфия.

Все первоначальные действия над Джо: промывание, дезинфекция, осмотр раны, ее санация и зашивание — производились в клинике Гонсалеса, но сведения о том, что он там, просочились наружу. На другую же ночь полуночные всадники ку-клукс-клана принялись разъезжать вверх и вниз по Девятой, маслянистая вонь их факелов заползала внутрь сквозь оконные решетки. Джо этого не ощущал, он спал, о первых двух неделях после ранения он сохранил лишь отрывочные воспоминания, но в течение тех месяцев, когда он приходил в себя, Грасиэла рассказала ему об этом.

Когда всадники поскакали прочь из Айбора, грохоча по Седьмой и стреляя из винтовок в воздух, Дион послал за ними своих людей, посадив их по двое на каждую лошадь. Перед рассветом неизвестные ворвались в дома восьми местных жителей в Большой Тампе и Сент-Питерсберге и избили их до полусмерти, некоторых — на глазах у их родных. Когда на Темпл-террас жена одного из этих избиваемых попыталась вмешаться, ей переломали руки бейсбольной битой. Когда возле Египетского озера сын одного из них попытался им воспрепятствовать, его привязали к дереву и оставили на растерзание муравьям и москитам. Самой приметной из жертв стал дантист Виктор Толл, который, по слухам, сменил Кельвина Борегара на посту вождя местного отделения ККК. Доктора Толла привязали к капоту его же автомобиля. Ему пришлось лежать там в луже собственной крови и вдыхать запах собственного горящего дома.