Книга Западня - Китти Сьюэлл

Давид не смог сдержать улыбки:

— Одного такого она уже умудрилась нанять. Настоящий хищник!

— Ну, — полицейский с сочувствием похлопал Давида по плечу, — поскольку вы сами об этом упомянули, я, с вашего позволения, знаю, почему вы сюда приехали. До меня такие сведения доходят. Я, когда услышал, очень вам посочувствовал. Оказывается, вы ничего не знали об этих детях до недавнего времени, не так ли?

— Да, это так, — Давиду стало не по себе, и он попытался сменить тему. — Есть еще кое-что. Я сделал укол собаке Брэннагана сегодня утром, просто из сострадания. Он был уже при смерти. Очень старый пес, глубоко преданный Брэннагану. Думаю, он бы сам умер, если бы я ему не помог. Вы не могли бы его тоже забрать? Было бы отлично, если бы их можно было не разлучать…

Полицейские получили приказ осмотреть хижину и отнести мертвого пса в фургон. Доусон настаивал, чтобы Давид поехал с ними в больницу, чтобы показать обмороженные руки, но тот отказался. После того как полицейские уехали, он в последний раз зашел в хижину, раздумывая, есть ли там что-нибудь, что он хотел бы оставить себе на память о друге. В конце концов он взял лыжи с палками — горькое напоминание о последнем путешествии Иена — и запихал их в «бьюик». Потом закрыл дверь хижины, надеясь больше никогда не видеть этого печального места.

«Бьюик» совершенно заглох. Давид ругал себя за то, что не попросил людей Доусона помочь ему. Подстелив под колеса собственную куртку и все, что смог найти во дворе, он наконец-то сдвинул чертову машину с места и уехал прочь, ни разу не обернувшись.

* * *

Пока Давид ехал к больнице, он размышлял о теории главенства сознания над материей. Он все утро орудовал обмороженными руками, игнорируя боль, но теперь она заявила о себе в полную мощь, и он чувствовал тошноту и опустошенность.

— Кто сегодня работает? — спросил он у Вероники, новенькой медсестры из Виннипега, которая встретила его в коридоре. Она выглядела бледной и сильно расстроенной.

— Хогг, Леззард, Кристоф, — ответила она, косясь на грязные тряпки на его руках. — Этайлан только что ушла. — Она подошла ближе и прошептала: — Они все только что вернулись из морга. Думаю, вы не знаете… Иен Брэннаган замерз насмерть вчера вечером.

— Я знаю, — Давид легонько похлопал ее по плечу.

— Я его совсем не знала, — всхлипнула девушка, — но это так ужасно!

— Вы привыкнете к таким вещам. Тут такое часто случается. Я довольно хорошо знал Иена, и, поверьте мне, он обрел покой.

Девушка кивнула, вытерла глаза платочком и пошла по коридору.

Хогг удивленно посмотрел на Давида, когда тот, бледный и взъерошенный, вошел в его смотровой кабинет, выставив вперед руки.

— Да, это я нашел Иена, — сказал Давид, предвосхищая все вопросы. — Я все вам расскажу потом, но сначала осмотрите, пожалуйста, мои руки.

Их взгляды на мгновение встретились, потом Хогг быстро снял повязки.

— Боже-боже, — причитал он, — нехорошо, нехорошо!

Они вдвоем рассматривали руки, будто куски печени в лавке мясника. Хогг ощупал темные водянистые пузырьки и покачал головой.

— А как насчет этого? — Давид обратил внимание Хогга к безымянному пальцу левой руки, кончик которого уже почернел.

— Да, я смотрю на него, старина. Очень плохо, очень плохо. Действительно, очень серьезно. — Хогг поскреб подбородок. — Сухая гангрена. Боюсь, эту часть лучше удалить.

— Но не весь палец, надеюсь? — вздрогнул Давид.

— Только часть, всего часть, — Хогг успокаивающе похлопал его по плечу. — Только одну фалангу. Мы можем сделать это сейчас. Чем скорее, тем лучше. Это не займет много времени. — Он позвонил медсестре. Появилась Вероника, и Хогг послал ее за необходимым инструментарием.

Давид безучастно смотрел, как Хогг скальпелем быстро делает надрез вокруг кончика пальца, хирургическими щипцами отделяет кость, а потом зашивает лоскуты кожи на ране. Хогг — настоящий профессионал, он сделал множество подобных операций. Давид посмотрел на жалкий кусочек мяса, изуродованный гангреной, который еще недавно был его пальцем. Он сиротливо лежал в металлическом лотке — на него не польстился бы и голодный пес. Давид молча попрощался с ним. Это было угнетающее зрелище, он ведь знал, что это значит. Но его гитару украли, и эта часть его прошлого теперь казалась нереальной. Оперировать же это не помешает, поскольку он правша.

— Надеюсь, с остальными будет все в порядке.

— Остальные в порядке, старина. Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Судя по вашему виду, вам следует отдохнуть. Я хочу расспросить вас о Иене, но мы можем поговорить позже. — Он перебинтовал обе руки и ввел внутривенно антибиотики. — Вероника, возьмите мою машину и отвезите доктора Вудраффа домой.

— Одну минуту, я позову вас чуть позже, — сказал Давид Веронике.

Оставшись одни, мужчины посмотрели друг на друга. Давид чувствовал невероятную усталость, но нужно было сделать и это дело, прежде чем он сможет наконец забраться в свой пурпурный грот, нырнуть с головой под одеяло и двадцать четыре часа ни с кем не разговаривать.

— Эндрю, вы не могли бы достать письмо в левом кармане моей куртки и прочитать его, — попросил Давид.

Хогг, озадаченный и настороженный, выполнил просьбу. Он достал письмо, открыл его, прочитал и побледнел.

— О нет! Шейла бы никогда… Это все Иен! — это все, что он смог сказать, и закрыл лицо руками.

— Прекратите, Эндрю! Думаю, вы все знали. Шейла снабжала Иена годами. Не пытайтесь уверять меня, что вы не подозревали!

Хогг ничего не отвечал и по-прежнему закрывал лицо руками.

— Посмотрите на меня, Хогг! — Давид повысил голос. — Не пытайтесь отрицать это. Иен умер частично по ее вине!

Вдруг Хогг поднял лицо:

— Кто-нибудь еще видел это письмо? Оно ведь было запечатано.

— Боюсь, что да. Письмо существует в трех экземплярах, все подписаны Иеном. Одну копию я отдал Доусону вместе с магнитофонными записями. В общем, для Шейлы игра закончена.

— Как вы могли? — взорвался Хогг. — Как вы могли поступить так с детьми, вашими детьми?! Вы понимаете, что они останутся без матери? Шейла пропала, она пойдет в тюрьму…

Давид потрясенно уставился на Хогга. Даже после всего случившегося Хогг хотел, чтобы Давид покрывал Шейлу.

— Как вы можете продолжать покрывать эту женщину? — с презрением спросил Давид, — После всего того, что она сделала с Иеном, да и с вами тоже? Вы могли быть признаны виновным в этом преступлении, неужели вы не понимаете?

— Я знаю, — Хогг опустился на стул и снова закрыл лицо руками. Глухо всхлипнул, потом еще раз. Он плакал. — Я знаю, что она… может… доставлять неприятности. Вы должны понять, она очень сложный человек, много перенесший… Я очень привязан к ней… — простонал Хогг. Он вынул большой носовой платок и высморкался. Давида тошнило от этого душераздирающего тона. Но в то же время ему было жаль этого человека. Давид никогда не осознавал, насколько Хогг боготворил Шейлу, хотя было ясно, что он влюблен в эту женщину. Неудивительно, что Анита его бросила. Для него существовала только одна женщина.