Книга Булатный перстень - Дарья Плещеева

Сообразив, что похитители будут править к противоположному берегу, Ероха перебежал Мойку по Синему мосту и, стараясь держаться в черной тени зданий, поспешил вслед за шлюпкой. Она шла в сторону гавани — возможно, где-то там могла причалить. По Ерохиным соображениям, на ней было не менее десяти человек.

Вдруг шлюпка замедлила ход, подошла к набережной почти вплотную, и некто с обезьяньей ловкостью, едва коснувшись деревянного ограждения, перемахнул на сушу.

— Наш брат… — невольно прошептал Ероха, опознав моряка. И его мысли раздвоились: напасть ли на это прыгучее существо, зажать в углу и тыча кинжалом под ребра, допросить или же преследовать шлюпку дальше. Решать приходилось быстро.

Он предпочел задержать прыгуна и кинулся наперерез, собираясь ударить саблей плашмя. Но удар не достиг цели, он пропал, а Ероха ощутил резкий удар в коленный сгиб, нога подкосилась, и бедолага рухнул лицом вперед, чудом не расквасив носа.

Окаянная планида, выглянув из-за тучи, беззвучно била в ладоши.

— А пошел ты! — вслух сказал Ероха и поднялся на ноги. Беглеца и след простыл. Удар не повредил ногу, но бежать было страх как неприятно. Однако и упускать шлюпку Ероха не мог.

И тут выяснилось, что не ему одному она понадобилась.

Вернее сказать, Ероха понял это не сразу. Ну, бежит по набережной некий человек, не сворачивая, так мало ли по какому делу. Может, жена среди ночи вздумала рожать, и его послали за повивальной бабкой. Ну, обогнал, стало быть — ловок бегать. Ероха и не обратил на него особого внимания. Оказалось — напрасно.

Человеческая голова так устроена, что пока не случится неприятность — она соображать не начинает. Кабы Ероха не получил удар под коленку — то и бежал бы, как резвое дитя, совершенно не беспокоясь, что делать, когда шлюпка, миновав новую Голландию, выйдет в Неву. А вот как стало неловко ступать — так разум и проснулся. Ероха стал высматривать на Мойке одинокого чудака-рыболова. Он не понимал, как можно просидеть над водой несколько часов, чтобы принести домой пару уклеек коту на ужин, но сейчас благословлял эту блажь.

Рыболов, сидящий на деревянных ступеньках узкого спуска, ему не был нужен. Он искал взглядом такого, что выехал на лодочке подальше от прибрежной грязи. И вскоре нужный чудак обнаружился не доходя Цветного моста, впрочем, многие называли его Поцелуевым, полагая, что в давние времена тут держал трактир купец Поцелуев.

— Эй, дядя! — негромко окликнул Ероха. — Греби сюда! Дельце есть! Ну? Пятак дам, ну? Гривенник дам!

— Чего тебе? — спросил рыболов.

— Да подгребай же! Чего вопить?

— Пошел ты…

— И гривенник не надобен?!

Ответа не было. Видимо, свое глупое времяпрепровождение чудак ценил дороже.

— Два гривенника! — предложил Ероха.

И тут в игру вмешался тот, кто обогнал его на полсотни шагов. Очевидно, этот бегун уловил Ерохин замысел.

— Греби сюда, дядя! — послышалось из темноты. — Три гривенника!

Это были огромные деньги. На четыре копейки в день можно было в столице жить весьма сытно.

Тут надо сказать, что у Ерохи было при себе не более двадцати копеек. Добрый Ворлыхан присылал парнишек, чтобы покараулили, пока Ероха дремлет на лавке, присылал и провиант, а мысль дать новоявленному шуру живые деньги в руки в его умную голову не приходила. Ероха был готов расстаться с деньгами ради благого дела — но он же был готов при необходимости выкинуть чудака из лодки и самому сесть на весла. Грести он умел неплохо.

— Эй, дядя! Я первый тебя позвал! — возмутился Ероха. — А тут какой-то мазурик перебивает!

— Что ж не перебить, когда деньги есть? — отвечали из тьмы. — Греби сюда, дядя, договоримся!

— Эй, дядя, стой, где стоишь! — приказал Ероха, хотя в том не было нужды — рыболов и так не двинулся с места. — Сейчас вот поглядим, что это за богатей завелся!

— На кулачках биться хошь? — спросил богатей.

Ероха на миг задумался. Он предложил бы рубиться на саблях — да только встретить ночью на Мойке человека, вооруженного турецкой саблей, было бы чудом. Опять же, сабля может и голову снести. Такая перспектива и вовсе не устраивала. Конечно, голова у бывшего мичмана дурная, да ведь своя… А кулачки — что ж? Какой мужчина не умеет ими пользоваться?

— Хочу, иди сюда! Тряпицу приготовь — кровавые сопли утирать!

Противник подбежал и встал шагах в пяти.

Ероха увидел перед собой человека невысокого и щуплого. Он был убежден, что уложить этого человека несложно — разок треснуть по голове, и тот поползет на карачках искать в грязи разлетевшиеся зубы. Лодка с веслами, считай, в кармане.

Однако Ефимка Усов, хоть ростом не выдался, прошел суровую школу. В Туле заводские рабочие уважали кулачные бои, хороший боец был в цене, мальчишки всячески им подражали, и Усов столько раз дрался, что не упомнить. Кулаками работать он умел — они у него и были, при легкокостном сложении и узком запястье, как два чайника. Опять же, возня с железом дает человеку силу — а Ефимке и ковать приходилось, и уголь в топку лопатой кидать.

Усов бился так, как умел, с ловкими приемами, пуская в ход и ноги. Неудивительно, что Ероха, растерявшийся от такой бойкости, скоро корчился на земле, держась за брюхо.

— Эй, ты жив? — спросил на всякий случай Ефимка.

— Чтоб тя… черти… — был невнятный ответ.

— Дядя, греби сюда! Вот полтина! Слышь? Полтина!

Рыболов и не шелохнулся.

— Вот старый дурень… — пробормотал Ефимка. — Ну, стало, ни тебе и не мне он не достался. Прости — зря я тебе отвесил…

Ерохино сознание затуманилось.

Перед тем как выйти в бой, он кинул саблю с кинжалом у какого-то забора, и вот сейчас проснувшаяся злоба требовала: убей супостата, ты из-за него шлюпку упустил, тебе к Ржевскому дороги больше нет, убей!

Ероха пополз к оружию.

Усов, уже изготовившийся бегом преследовать шлюпку, задержался, с подозрением глядя на Ерохины маневры. И когда Ероха, схватившись за сабельную рукоять, с трудом поднялся на одно колено, опознал в его руке оружие и присвистнул. Луна светила достаточно ярко, чтобы по бликам на металле узнать резко изогнутый клинок.

— Эй, что это у тебя? — спросил Ефимка. И на всякий случай отступил.

Ероха, с совершенно помутившимся рассудком, стоял на коленях, вооруженный турецкой саблей, и потрясал ею грозно.

— Ишь ты! — даже с восхищением произнес Усов. — Вояка! Ты что, на турецкую войну ходил, что ли? Уймись.

— Убью, — пообещал Ероха.

— Да ты сперва на ноги подымись.

— Ты… сволочь, сука… Ты все мне погубил… убью…

— Ладно, недосуг мне. Прощай, вояка.

Усов обошел Ероху по большой дуге и, выйдя к ограде набережной, стал высматривать шлюпку.